Следуя этому предписанию, вся классическая культура Китая, в каком бы виде искусств ни работал художник, оперирует немногими элементами, предпочитая недосказанность развернутому описанию.
Неслучайно Гао — не только писатель, но и замечательный художник. До Нобелевской премии он был куда более знаменит живописью тушью, чем литературой. Его работы выставлялись на тридцати персональных выставках в галереях трех континентов.
То немногое, что изображено на больших листах почти пустой бумаги, напоминает небрежные кляксы и разводы. Иногда — но совсем не обязательно — они складываются в человеческие фигуры, деревья, речные берега, облака или телеграфные столбы. Угрюмые картины Гао понять труднее, чем забыть. Мнемонические знаки, кляксы Роршаха, зарубки на сердце, они беспокоят, как важная, но непонятная весть. В этой же уклончивой, зыбкой и тревожной манере выполнена и книга Гао “Гора духов”. По привычке мы называем ее романом, но больше бы тут подошел не входящий в литературоведческий лексикон жанр — пейзаж души.
Китай — автохтонное государство. Китайцы — единственный народ, который никуда не переселялся. За шесть тысяч лет культурной истории у человека тут выработалась особо прочная связь с почвой. Главное — правильно обжить свою землю, найти себе такое место под солнцем, где складывались бы идеальные отношения сил природы. Вчитывая в эту традицию “Гору духов”, ее можно назвать книгой паломничества. В центре ее — мотив странствий в поисках гармонии между людьми и природой с одной стороны, и человеком и обществом — с другой. Память о массовых преступлениях Культурной революции привила автору страх перед толпой. Как все поэты Китая, он ищет убежища в уединении гор. Однако судьба отшельника — еще не гармония, это — тоже крайность. И Гао отвергает этот традиционный выход.
Его странствия — не бегство от общества, а поиск внутренней уравновешенности. Все та же диалектика внешнего и внутреннего объясняет и симметрию социального с индивидуальным. Смута в государстве, насилие в обществе, катаклизмы в природе — все это, говорит вслед за мудрецами древности Гао, проекция того хаоса, что завладел нашей душой.
Изображая этот хаос, Гао разделил свой авторский персонаж на несколько ипостасей, обозначив каждую местоимением — Я, Ты, Он и — даже Она. Попеременно ведя повествование от их лица, Гао постепенно сводит все линии. Это подспудное движение создает внутренний сюжет книги. Разъятая личность постигает самое себя. Чтобы обрести вожделенную целостность, гармоничность, “самость”. Если угодно, “Гору духов” в этом отношении можно сравнить с популярной сейчас в России книгой Германа Гессе “Паломничество в страну Востока”, где аллегорически описывается юнгианский процесс самопознания. Герою Гао, однако, не дано вылечиться от хаоса. Его долгое путешествие кончается, как у беккетовских героев, — ничем. Вместо цели и оправдания жизнь предлагает автору последнее утешение — чистую экзистенцию, осознанное переживание каждого из тех моментов, что время отводит нам между рождением и смертью.
Не найдя ни мира, ни счастья, ни выхода, Гао остается там, где начинается всякая жизнь: в слепящей пустоте немого абсурда.
Янв. 2001, Нью-Йорк
Чтобы дать представление о стиле и настроении этой книги, мы предлагаем перевод короткой заключительной главы “Горы духов”.
В снегу за окном я вижу маленькую зеленую лягушку. Зажмурив один глаз и широко открыв другой, она неподвижно смотрит на меня. Я знаю, что это — Бог.
Он явился предо мной, чтобы увидеть, пойму ли я его.
Он разговаривает со мной, открывая и закрывая глаза. Когда Бог говорит с человеком, он не хочет, чтобы человек слышал его голос.
И я не думаю, что это странно, как будто так и должно быть. Как будто Богу естественно быть лягушкой. Разумный круглый глаз моргнул лишь раз. Как хорошо, что он удостоил взгляда жалкое человеческое существо, меня.
Открывая один глаз и закрывая другой, он изъясняется языком, недоступным человеку. Бога не беспокоит, пойму ли я его.
Я мог бы, конечно, подумать, что в этом подмигивании нет никакого смысла, но, может быть, важность сообщения как раз в том, что оно ничего не значит.
Чудес не бывает. Бог говорит это, говорит это ненасытному человеческому созданию, мне.
Но чего тогда еще искать? — спрашиваю я его.
Вокруг молчание, снег падает беззвучно. Я покорен этим покоем. Так же мирно должно быть в раю.