Нью-Йорк
* * *
Журнальный зал | Звезда, 2004 N2 | АЛЕКСАНДР ГЕНИС
ДЕТИ ГУТЕНБЕРГА
Франкфурт возник на месте брода через реку Майн. Многозначительная деталь. Молодые города обычно жмутся к холмам, как Рим, или прячутся на островах, как Манхеттэн. Но этот, строясь возле переправы, провидел свою судьбу - быть всем посредником. Город транзита, Франкфурт всегда жил обменом - товарами и идеями, словами и делами, деньгами и людьми. Родина банков, хозяин самого большого в Европе аэропорта и лучшего на всем континенте вокзала, он стал ярмаркой Запада.
Ярмарка - не только базар, это еще и праздник, который не прекращался здесь почти девять столетий. Но среди тридцати ежегодных международных торговых выставок, которые проходят во Франкфурте, только одна уникальна - знаменитая Buchmesse, куда привозят каждую третью книгу в мире. Когда это началось в 1462 году, еще был жив уроженец соседнего Майнца Гутенберг. Его первенцу - печатной Библии исполнилось всего семь лет. Издательское дело казалось диковинкой, в которую не верили даже вкладчики. (Один из них разорил Гутенберга судебным процессом, оставив ослепшего от работы первопечатника доживать свой век на общественном попечении.) Но Франкфурт мгновенно оценил изобретение, признанное историками главным в минувшем тысячелетии, и превратил книгу в доходный бизнес.
Не самое выгодное и уж точно не самое надежное дело, книжная торговля всегда отличалась от любой другой. Кипа обрезанных листов, книга притворяется вещью, но вряд ли является ею: слова в переплете ничего не стоят, пока их не прочтут. Ценность книги растворена в умах ее потребителей. Чем больше их становилось, тем дороже казалось ее содержание - каким бы оно ни было. Печатный пресс породил и массовую культуру, и массовое общество, и нас с вами. Все мы - дети Гутенберга. Самые верные из них каждую осень собираются во Франкфурте.
В октябре 2003 г. первым меня тут встретил Сталин. Плакат с его портретом, приглашающий на выставку соцреалистов, висел на каждой афишной тумбе в городе. ("Могла бы Москва украсить себя портретами Гитлера?" - спрашивал ехидный Брускин.) Парадный Сталин, выполненный в добротной академической манере тоталитарной классики, вполне вписывался в царящую здесь моду на социалистическую часть германского прошлого. Немцы ее называют "ост-альгия". Мягкая форма нашего соцарта, она позволяет играть с уже безопасными артефактами гэдээровского производства - от памятников Марксу до неувядаемой фигуристки Катарины Витт. Атмосфера "музеализации" Старшего Брата могла бы придать приглашению России в качестве почетного гостя книжной ярмарки двусмысленный характер, но обе стороны - и тактичные хозяева, и предприимчивые гости - сделали все, чтобы от него избавиться.
Россию принимали вне политики - как новую страну с великим культурным прошлым. Именно такой она и старалась представить себя на всех мероприятиях ярмарки. Официальным девизом (или "слоганом", как предпочитает изъясняться программа) экспозиции была многозначительная, хоть и не слишком ловкая фраза "Россия - новые страницы". Однако русскому десанту больше бы подошел другой лозунг: "Даешь преемственность". Как сказал критик Андрей Зорин, "никто не хочет признать, что нашей стране всего 12 лет". Оно и понятно. Слишком короткая постсоветская история, не осчастливленная к тому же культурным взрывом, нуждается в высоком пьедестале. Его обеспечивал дизайн экспозиции, начиная с фантиков специально выпущенных конфет. Главным графическим элементом русской программы были выбраны два супрематистских квадрата, улегшихся на сплошном поле писательских имен. Расположенные без видимого порядка фамилии перемешивали классиков и современников в той опасной пропорции, что чревата непреднамеренным комизмом: Владимир Маяковский, Ирина Денежкина, Набоков. Или так: Мандельштам, Улицкая, Достоевский. Конечно, все гении стояли на чужих плечах, но не на цыпочках же.
Та же тема гордой преемственности прозвучала на торжественной церемонии открытия ярмарки. Правда, тут наблюдалась занятная асимметрия в речах гостей и хозяев. Вице-премьер России Галина Карелова оперировала очевидными именами: Толстой, Достоевский, Чехов, Бунин, Ахматова, Пастернак, Солженицын. Немецкая сторона - в лице министра культуры Кристины Вайсс - действовала тоньше. Она упоминала Жуковского, Хармса, Бабеля, цитировала "Четвертую прозу" Мандельштама и закончила свое выступление уместным замечанием, сказав, что в России появилось первое поколение писателей, лишенных не только рогаток цензуры, но и опеки государственного патернализма.