Небезынтересен такой факт: в последние годы в некоторых европейских странах (Венгрия, Югославия) появились переводы классиков китайской поэзии, сделанные не с оригиналов, а с переводов А. Гитовича.
Надо сказать, что Гитович, обладавший высокоразвитым чувством взыскательности к себе, о своих переводах китайцев говорил с гордостью. Эта гордость, конечно, была продиктована сознанием человека, хорошо, честно потрудившегося, сумевшего своим искусством вернуть людям красоту скрытых веками шедевров. В «Надписи на книге Лирика китайских классиков» Гитович ответил тем, кто недоумевал, почему он так часто отдавал свои силы переводам, вместо того чтобы писать оригинальные стихи:
Работа Гитовича над переводами древних китайских поэтов была не отходом его от жизни, а одним из маневров, с помощью которого искусный полководец выводит свою армию на поле сражения, чтобы одержать новые победы.
И мы, познакомившись с воинами этой армии, с поэтами, жившими за много веков до нас, почувствовали их локоть рядом со своим и снова испытали гордость, рожденную сознанием: силы великой правды неисчислимы.
Послания друзьям
Тихо зимой в Комарово. Если миновать Морскую и, свернув налево, по узкой, голубоватой от январского неба тропке пройти через небольшую сосновую рощу, то выйдешь к дачам Литфонда. В одной из них много лет прожил Гитович. Зимой на даче знобко. Гитович перебирался с веранды в крошечную комнатенку. Она быстро нагревалась, когда топили печь, но тепло недолго держалось в ней.
Далеко не все, знавшие до войны Гитовича, могли понять, почему он, общительный по натуре человек, любящий друзей, шумные споры и застолья, обрек себя на долгое комаровское сидение. Поговаривали, что он, как поэт, дескать, «выдохся» или — что не менее страшно — «надломился» в прошумевших спорах. Эти объяснения обывательские, несерьезные. Конечно, проще всего сказать, что поэт ушел от шума городского потому, что понял, как дорого время и как важно подорванные болезнями силы отдать только работе за письменным столом. Причина, бесспорно, серьезная. С ней не считаться нельзя. Но были и другие.
В конце 40-х годов Гитович оказался объектом несправедливых и необоснованных нападок ряда товарищей-литераторов. Сам всегда резкий в своих суждениях, не очень-то умевший выбирать выражения в спорах, когда речь шла о действительных литературных ошибках или неверной политической позиции автора, Гитович был оскорблен и тяжко переживал нелепые обвинения. Он принял решение — сосредоточить внимание на литературной работе.
А. Гитович с карельскими рыбаками. Порог Вочаж, 1948
Гитович как-то заметил, что «нет одиноких людей… если сами они этого не захотят», но сам не смог преодолеть обиду, хотя страдал от отсутствия непрерывного общения с людьми, не только способными понять, что творится у него на душе, но и оценить только что написанную строку.
В архиве поэта сохранилось письмо давнему другу, так и оставшееся неотосланным. Я процитирую несколько абзацев из него, чтобы напомнить, как важна наша коллективная заинтересованность в судьбе каждого.
В ответ на замечание друга, что главное — писать хорошие стихи, а остальное, мол, дело десятое, он писал:
«А я нуждаюсь в дружбе больше, чем в похвалах. Это — длительный процесс. Видишь ли, еще с юности дружба с товарищами составляла для меня наивысшую радость в жизни — иногда даже ее наивысший смысл. Так складывался мой характер — сначала дружба с товарищами по профессии, потом дружба с товарищами по фронту. В те годы судьба хорошо ко мне относилась: у меня было много подлинных друзей. Потом, в послевоенные годы, дружба моя с друзьями старыми — постепенно стала несколько ослабевать. Я далеко не сразу понял, что тут имеется много причин — война принесла вслед за собой нечто гораздо более ужасающее, чем бедствия быта, утрату ближних и т. д. Она принесла в душу многих людей разъедающую власть эгоизма, заботу только о личной судьбе, равнодушие к судьбе других. Люди не получили рая для себя и своей семьи. Тут уж друг не нужен — тут нужен приятель, который может тебе помочь на взаимно выгодных условиях. Таким образом, Хемингуэй трижды прав, сказав в своей бессмертной речи: „…есть вещи и хуже войны — трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже“.