Матросская наука давалась нелегко (впоследствии Грин опишет ее подробно и ярко в «Алых парусах»), но он не разочаровался, так как был погружен в свое собственное представление о морской жизни. Море по-прежнему привлекало Александра. Однако вскоре он был ссажен на берег за неуплату очередного взноса за обучение.
Вновь поиски работы, жизнь впроголодь – и первое плавание на парусном судне. Небольшая шхуна-дубок, на которой Александр в декабре 1896 года отправился из Одессы в Херсон, была тихоходна и неуклюжа. Хозяин жестоко эксплуатировал подростка: ему приходилось выполнять обязанности матроса, повара, грузчика. Но он воспринимал ситуацию иначе и позднее вспоминал, что «дубок» был для него не дубок, а чилийская или австралийская шхуна. Ему казалось, что грузит он не тяжеленную черепицу, а слитки золота, и об одном лишь жалел, что не было на судне пистолетов и абордажных крючьев…
Романтик, мечтатель, он уже тогда преображал реальную жизнь в соответствии со своим идеалом…
Было в биографии Грина и одно заграничное плавание. Весной 1897 года он устроился матросом на пароход «Цесаревич», который направлялся в Африку. Судно заходило в Стамбул, Смирну, а также Александрию. Это был единственный заграничный порт, где Гриневскому довелось сойти на берег. Там увидел он пыльные широкие улицы, колодцы, пальмы, канаву с мутной водой… Посидев около нее, юноша возвратился на пароход и рассказал товарищам романтическую историю о том, что будто в него стрелял бедуин, но промахнулся, а красавица арабка подарила розу…
На обратном пути из Александрии его исключили из состава команды, а по возвращении «Цесаревича» в одесский порт списали на берег. Причину Грин впоследствии объяснил так: «Уволили меня за сопротивление учебной шлюпочной гребле; этому бессмысленному занятию предал нас капитан «Цесаревича», пленившийся артистической работой веслами английских моряков»15.
В августе 1897 года Александр был вынужден вернуться домой в Вятку – нечем было жить. Там он пробыл почти год. Тяжелое материальное положение семьи (на попечении отца находилось уже пятеро детей, включая пасынка Павла и годовалого сына Николая, родившегося в новом браке), напряженные отношения с мачехой заставили Александра поселиться отдельно. Получая небольшую помощь от отца, он всячески пытался найти занятие: служил писцом в одной из местных канцелярий, переписывал роли для театра, иногда участвуя в спектаклях в третьестепенных ролях, недолго посещал железнодорожную школу, где готовили телеграфистов, кондукторов и тому подобное.
Но мечты о море не оставляют юношу. Год спустя Александр Гриневский вновь едет к морю, на этот раз в Баку, надеясь найти счастье на берегах Каспия.
Здесь он сразу окунулся в своеобразный южный колорит. Узкие старинные улочки, дышащие тайнами Востока, нефтяные вышки, берег Каспийского моря – всё это выглядело романтично и живописно. Но за внешними красотами скрывалась жесточайшая эксплуатация, нищета, бесправие «людей дна», невозможность вырваться из суровых обстоятельств, и это Александру удалось испытать полной мерой.
Позднее в своей автобиографии Грин писал: «Летом 1898 года я уехал в Баку, где служил на рыбных промыслах, на пароходе «Атрек» (комп. «Надежда»), а больше всего был Максимом Горьким»16.
Бакинские страницы «Автобиографической повести» с описанием «свинцовых мерзостей жизни» как бы дополняют трилогию Горького. «Жизненные университеты» Грина оказались не легче. Год, проведенный в Баку, – один из самых трудных в судьбе Александра. Вместо «живописного труда плаваний» ему пришлось грузить сваи в порту, счищать краску со старых пароходов, гасить пожары на нефтяных промыслах… Он часто голодал, оставаясь без крова, ночевал в пароходных котлах, под опрокинутыми лодками, иногда просто под открытым небом. Чтобы не умереть с голоду, брался за любую работу.
Затем, измученный приступами малярии и потеряв надежду стать моряком, Александр возвращается домой. С осени 1899 года живет в Вятке, работает в железнодорожных мастерских, чиновником особых поручений, банщиком на станции Мураши неподалеку от Вятки. Работы там было немного, Александр много читал. И вскоре, наверное, не без влияния прочитанных книг, жажда приключений вновь овладела его сердцем.