В другой раз дал несколько загадочный ответ: «Я родился в древах, если бы эти древа на меня посмотрели, то без ветра бы вершинами покачали». Хромов, который спрашивал серьезно заболевшего старца, не откроет ли, кто он, получил такой же отрицательный ответ: «Нет, это не может быть открыто. Об этом спрашивали преосвященный Иннокентий и Афанасий, и им тоже не открыто».
Совершенно невероятен и даже смешон рассказ о том, что одной томской мещанке старец назвал себя «залетным воробышком, царским властелином». Так же малоправдоподобен рассказ, якобы со слов самого Хромова, о том, что последний накануне смерти Федора Козьмича прямо спросил старца: «Молва носится, что ты, дедушка, не кто иной, как Александр Благословенный. Правда ли это?» И старец ответил: «Чудны дела твои, Господи, нет тайны, которая бы не открылась». А в день смерти сделал будто бы полупризнание: «Панок, хотя ты знаешь, кто я, но ты меня не величь, схорони просто». По другому варианту, Хромов спросил старца: «Вы, батюшка, — государь Александр, скажите, как это свершилось». И Козьмич резко остановил назойливость Хромова: «Оставь. Я знаю: Александр — вещь высокая».
Старец внушил к себе такой почтительный страх, что Хромов едва ли осмелился бы поставить вопрос так открыто. Кроме того, невероятно, чтобы о такой исключительной беседе он забыл упомянуть в своих «Записках». Мало того, этот рассказ противоречит «Запискам» Хромова, который передает дело иначе: и перед смертью Федор Козьмич не открыл своей тайны. Заметив, что старец болен и жизнь его угасает, Хромов просил благословения у старца; при этом на просьбу жены Хромова: «Объяви хоть имя своего ангела» — старец дал неизменно уклончивый ответ: «Это Бог знает». А еще раньше он просил Хромова: «Панок, ты меня не величь», то есть не хорони пышно. В этой передаче многознаменательная фраза «хотя ты знаешь, кто я» отсутствует, что, конечно, более правдоподобно. Раз только Федор Козьмич сказал о себе определенно: «Я не монах», но это, разумеется, не указание на то, кем он был.
В январе 1864 года Федор Козьмич очень сильно заболел и стал заметно слабеть. За день до кончины он сам почувствовал ее, заметив Хромову: «Видно, близок конец». 20 января в продолжение всего дня Хромов и другие посещали старца. Видно было, что он боролся со смертью. Когда все посторонние вышли, старец, указывая на висевший на стене маленький мешочек, сказал Хромову: «В нем моя тайна». 20 января 1864 года старец скончался, унося тайну своего происхождения в могилу, и «никому на спрос не сказал, кто он был».
После смерти старца в его келье осталось несколько вещей: пострадавшая от времени икона Почаевской Божьей Матери в чудесах с инициалом «А», еле заметным, но которому придавалось особое значение, суконный черный кафтан, деревянный посох, чулки из овечьей шерсти, кожаные туфли, две пары рукавиц из черной замши и черный шерстяной пояс с железной пряжкой. Все остальное в келье — новейшего происхождения, в том числе много икон, пожертвованных почитателями, и два портрета Александра 1; один изображает его в коронационном облачении, другой — копия с известной работы Доу. Лет десять с лишком тому назад некоторые из вещей Федора Козьмича были похищены. Ввиду незначительной ценности вещей самих по себе почитатели Козьмича убеждены, что похищением руководила влиятельная рука и что похищенные предметы якобы проданы по весьма высокой цене за границу. В настоящее время из вещей старца сохранились деревянный посох и складной аналой. Для исследователя некоторую ценность могут представлять только рукописные остатки старца, но о них будет речь ниже.
Среди рассказов о старце особое место занимает его тесная дружба с молодой девушкой Александрой Никифоровной, которая сделалась его первою любимицею. Целые дни проводила она у него, исполняя его поручения, сопровождала его во время прогулок, чинила его платье, а впоследствии, когда старец несколько лет жил в Зерцалах, навещала его и там почти ежедневно, ночуя около его кельи и вообще всевозможными способами оказывала ему свое расположение. Рассказы о жизни в России, о святых местах, монастырях, великих подвижниках и богатствах лавр сильно заинтересовали молодую девушку. Федор Козьмич, по ее словам, знал решительно все монастыри и лавры и рассказывал о них с такими подробностями и так увлекательно, что, воодушевляемая рассказами старца, девушка однажды категорически заявила о своем непременном желании отправиться в Россию на богомолье. Ей в это время было более двадцати лет от роду. Федор Козьмич составил ей подробный план путешествия, указал на лиц, гостеприимно принимающих странников, надавал всевозможных советов и в 1849 году благословил свою любимицу на дальнее богомолье. Собираясь в дорогу, она интересовалась: «Как бы мне увидеть в России царя». — «А разве тебе хочется видеть царя?» — «Как же, батюшка, не хочется, все говорят: царь, царь, а какой он из себя, и не знаешь». — «Погоди, — заметил ей на это старец, — может быть, и не одного царя на своем веку увидеть придется. Бог даст, и разговаривать еще с ним будешь, и увидишь тогда, какие цари бывают».