В дальнейшем Мария Павловна не пропускает практически ни одной постановки шиллеровых драм в Веймаре. И уже после смерти Шиллера, которая ее глубоко потрясла, посмотрев постановку любимой ею и Марией Федоровной драмы «Дон Карлос» в 1807 г., она признается матери, какое благотворное действие оказывают на нее «прекрасные идеи и сильные мысли» поэта, услышанные со сцены[50]. Впрочем, и вне сцены – еще при его жизни – она постоянно повторяла, какие нежные чувства вызывает в ней Шиллер («я все время возвращаюсь к Шиллеру, это правда, что в отношении к нему я испытываю большую нежность»[51]). Для представления о Марии Павловне тех лет характерно также публикуемое здесь письмо, которое она написала вдове Шиллера 12 мая 1805 г., узнав о печальном событии и тут же предложив взять на себя воспитание его детей (см. с. 396 наст. изд.). Как сообщила Шарлотта Шиллер своей невестке, «она (Мария Павловна. – Е.Д.) написала мне письмо в таких благородных и трогательных тонах, что мне ничего не остается, как отнестись к этому делу со всем возможным пониманием»[52].
О письме, которое Мария Павловна тут же написала матери с сообщением о смерти Шиллера, выразительно писал впоследствии писатель Иоганн Готфрид Зойме в книге «Мое лето 1805 года»: «Великая княгиня Мария Веймарская сообщила тут же о смерти со всеми подробностями и с глубоким чувством прекрасной души своей матери в Петербург; и никогда еще ни один национальный поэт не был так единодушно оплакан, как Шиллер на Неве»[53].
Общением с с Шиллером, умершим в мае 1805 г., Марии Павловне пришлось наслаждаться относительно недолго. Но когда в ноябре 1805 г. ее брат Александр приезжает в Берлин для подписания Потсдамского договора и навещает Марию Павловну в Веймаре, то она представляет ему двух других «веймарских знаменитостей» – Гете и Виланда. И, как она сообщала по этому поводу Марии Федоровне, «он их обоих оценил, и оба они были им воодушевлены. Виланд сказал мне: Я хотел бы стать его Гомером»[54]. Cо своей стороны, и Александр в беседе с Виландом сказал, что чувствует себя необычайно счастливым, увидев собственными глазами, как счастлива его сестра в окружении стольких замечательных умов[55].
Гете – яблоко раздора в императорской семье
Когда Мария Павловна начинает общаться с Гете, произведений которого (в отличие от Шиллера и Виланда) в России она не читала, ее cобственное неведение ее пугает. «Как можно общаться с Гете, не зная его произведений»[56], – задается она вопросом и тут же решает заполнить лакуну, читая его книги и посещая лекции.
Первым романом Гете, который по настоятельному совету своих новых знакомых Мария Павловна начинает читать, удивляясь притом собственной храбрости, были «Страдания юного Вертера». «Вы спрашиваете меня, милая Маменька, что я читаю! Что бы Вы сказали, если бы я Вам призналась, что с того времени, что я здесь, я читаю “Вертера”. ‹…› Мне его дала почитать госпожа фон Штейн, пожилая и весьма уважаемая дама, к которой Герцогиня испытывает большую симпатию»[57], – пишет она матери, словно извиняясь за фривольное чтение, ссылаясь при этом на авторитет респектабельных людей. С матерью, да еще со своей старой гувернанткой Мазеле она обсуждает роман. «Я нахожу, – делится она своими впечатлениями с Жаннетт Юк-Мазеле, – что он написан великолепно, и очень интересно; в нем также много прекрасных мыслей. Что же касается изображения страсти в этой книге, то поверите ли, дорогой Друг, если я Вам скажу, что мне было стыдно читать. Но именно это со мной и произошло. Многие считали, что чтение это мне навредит, потому что у меня слишком живой характер; я спрашиваю их теперь, о каком вреде идет речь, мне отвечают, просто Вы недостаточно хорошо понимаете немецкий язык. Пусть они говорят, эти людишки, а я продолжаю читать книгу, которую очень даже хорошо понимаю с начала и до конца, и вот я, как Вы видите, вовсе не собираюсь кончать жизнь самоубийством»[58]. Слегка откорректированную версию своего впечатления от чтения романа Мария Павловна дает в письме к матери: «И все же я должна Вам признаться, милая Маменька, что я не понимаю, почему эта книга столь многим вскружила голову; то, что он говорит в оправдание самоубийства, может показаться убедительным, но, Бог мой, то религиозное чувство, которое каждый имеет в своем сердце, легко способно разрушить подобные доводы»[59]
55
См. подробнее:
56
Об истории взаимоотношений Гете и Марии Павловны см. также:
57
Письмо Марии Федоровне от 23 декабря 1804 г. / 4 января 1805 г. (ThHStAW, HA A XXV. R 153. Bl. 120`).