Александр определил свои отношения с Сенатом во время инцидента, происшедшего через год после выхода указа о Сенате. В 1803 году сенатор граф Северин Осипович Потоцкий попытался применить право Сената о представлении «неподходящих законов», приобретенное в 1802 году, по отношению к закону, утверждающему отставку гвардейских офицеров. Закон, как он считал, противоречил более ранним указам. Группа сенаторов, включая Потоцкого, хотела вернуть его Александру для перерассмотрения. Державин, который заседал в Сенате, рекомендовал Александру запретить дальнейшее обсуждение этого вопроса в Сенате. Царь, однако, решил, что Сенат может обсудить его. Все было должным образом сделано и большинство сенаторов заявило, что закон действительно надо возвратить царю на перерассмотрение. Так как Державин отказался сделать это, делегация, возглавленная Потоцким, сама представила петицию. Александр пришел в ярость от дерзости Сената, встретил делегацию холодно и, полагая, что «дьявольское намерение руководило Сенатом», издал указ, который практически делал это правило бессмысленным, ограничивая Сенат правом комментировать лишь законы, вышедшие после 1802 года, не ссылаясь на более ранние. Сам вопрос был представлен на рассмотрение Негласному комитету; понимание им сенатских прав совпадало с мнением Александра, хотя выражалось в более взвешенной форме. «Молодые друзья», конечно, относились враждебно к любой попытке Сената увеличить свою власть за счет власти царя, так что не удивительно, что они разделили взгляд Александра.
Чарторыский был разозлен таким ограниченным пониманием свободы Александром (правда, это проявилось после того, как царь не оправдал его надежд относительно восстановления Польши):
Император любил формы свободы так же, как он любил театр; это было ему приятно и тешило его самолюбие; но все, чего он хотел, было пустыми формами и видимостью; он не хотел, чтобы это стало действительностью. На словах он с готовностью соглашался, что каждый человек должен быть свободным, на деле он должен был делать только то, чего желал царь[52].
Новая власть Сената, как оказалось, была иллюзией, но ни Александра, ни сенаторов это не обеспокоило. Историк Яни так в целом охарактеризовал ситуацию: «Возможно, самое ясное определение такой неспособности русских государственных деятелей в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого веков понять природу легального установления заключается в том, что конфликты в правительстве не были умышленными и, в сущности, остались без внимания… Сенат не потерял сильной позиции в 1803 году, потому что никогда не обладал таковой»[53].
Крепостное право
Первые несколько лет царствования Александра показали, что он не очень уважал устоявшуюся структуру российского общества в целом и русскую знать в частности. Хотя Александр подтвердил привилегии дворянства, которые освобождали от обязательной службы (указ Петра III 1762 года), он считал, что должно быть проведено различие между теми, кто служит, и теми, кто не служит. В самом деле, на встрече Негласного комитета 27 июля 1801 года царь заявил, что «восстановление привилегий знати шло против его воли, потому что эти исключительные права всегда были ему отвратительны»[54]. Он сказал, что право знати покупать крепостных сомнительно, что они должны лучше обращаться с крепостными и не должны делать из них рабов. Александр также приготовился нанести удар по самому крепостному праву, что, конечно, подорвало бы позицию дворянства по отношению к другим сословиям.
Александр выражал свое отвращение к крепостному праву еще в ранние годы. Примерно между 1798 и концом 1800 года он пометил в своей записной книге:
53
George L. Yaney,