Но он не лишился рассудка. И он не пал под тяжестью преследовавших его страшных мыслей.
На самом деле к моменту своего восшествия на престол 24-летний Александр I был уже вполне сложившейся личностью. Внешне очень красивый, подтянутый, он всегда был подчеркнуто элегантен. Царственный мистик, он любил нравиться и умел это делать, но его любовь к порядку порой доходила до абсурда и становилась поводом для добрых шуток (в первые годы пребывания у власти) и для откровенного злословия (в последние годы жизни).
Внимательно посмотрев вокруг, он через некоторое время написал:
"В наших делах господствует неимоверный беспорядок. Грабят со всех сторон. Все звенья управляются дурно. Порядок, кажется, изгнан отовсюду".
Вместо этого произвола новый император хотел установить в России строгую законность. Для этого необходимо было разработать фундаментальные законы, которых почти не существовало в стране. Именно в таком направлении и велись его преобразовательные опыты первых лет.
Начал же Александр с того, что не просто сослал или удалил всех заговорщиков, но он еще и вернул на службу всех ранее уволенных отцом-императором, снял запрещение на ввоз различных товаров и продуктов в Россию (в том числе книг и музыкальных нот), объявил амнистию беглецам, восстановил дворянские выборы и т. д.
А еще он ликвидировал Тайную канцелярию — орган политического сыска и суда в России, существовавший с 1718 года.
Надо сказать, что еще до восшествия Александра на престол вокруг него сплотилась группа "молодых друзей", которые уже с 1801 года стали играть крайне важную роль в управлении государством. И первым из них был уже упомянутый нами князь Адам-Ежи Чарторыйский.
Он родился в 1770 году в Варшаве, жил в Санкт-Петербурге вместе со своим младшим братом[2], и они оба в свое время были назначены Екатериной состоять при великих князьях: один — при Александре, а другой — при Константине.
Это может показаться удивительным, но между Александром и состоявшим при нем Адамом Чарторыйским быстро установились тесные, дружеские отношения, в которых Александр всегда высказывался откровенно, и это вызвало в поляке сочувствие и ответную преданность, которая представляется нам вполне искренней.
Рассказ Чарторыйского о тех временах удивительно любопытен. В частности, он потом писал об Александре так:
"Он признавался мне, что ненавидит деспотизм везде и каким бы образом он ни совершался; что он любит свободу и что она должна равно принадлежать всем людям; что он принимал живейший интерес во французской революции; что, хотя он и осуждал ея страшные заблуждения, но желал успехов республике и радовался им. Он с почтением говорил мне о своем наставнике, господине Лагарпе, как о человеке высокой добродетели, с истинной мудростью, строгими принципами и энергическим характером. Ему он обязан всем, что в нем есть хорошего, всем, что он знает; в особенности он обязан ему теми правилами добродетели и справедливости, носить которые в сердце он считает своим счастьем".
О жене Александра князь Адам Чарторыйский отзывался следующим образом:
"Великий князь сказал мне, что его жена посвящена в его мысли, что она знает и разделяет его чувства, но что кроме нее я был первый и единственный человек, с которым он решился говорить со времени отъезда его воспитателя; что он не может доверить своих мыслей никому без исключения, потому что в России еще никто не способен разделить или даже понять их".
2
Князь Константин-Адам Чарторыйский (1774–1860) по вступлении на престол императора Павла I был назначен бригадным генералом и адъютантом при великом князе Константине Павловиче. В 1798 году он вернулся домой к родителям, а потом, сформировав за свой счет полк, сражался с австрийцами как генерал Великого герцогства Варшавского.