— Поверьте моему опыту, — сказал Моро и, поворотив лошадь, поехал перед императором.
И только тот последовал за ним, как французское ядро (согласно легенде, Наполеон увидел своего врага в подзорную трубу, а потом лично навел орудие) оторвало у генерала Моро правую ногу, пролетело сквозь лошадь, вырвало левую икру и повредило колено.
Все бросились на помощь раненому. Через несколько минут, придя в себя, генерал спросил об императоре и, будучи успокоен, что тот жив и здоров, сказал полковнику Рапателю:
— Я погибаю, но не печалься, мой друг! Как приятно умирать за правое дело и на глазах столь великого монарха!
На скорую руку были сделаны носилки из казачьих пик, на которые положили генерала Моро, укрыли его плащами и отнесли в ближайший домик деревни Каиц. Там царский лейб-медик Вилие ампутировал ему обе ноги. Генерал перенес боль с твердостью настоящего воина.
Генерал Марбо в своих "Мемуарах" потом написал:
"Саксонский кюре, бывший свидетелем этой тяжелой операции, сообщал, что Моро, от которого не сумели скрыть, что его жизнь была в опасности, проклинал сам себя и непрерывно повторял: "Как, я! Я, Моро, умираю среди врагов Франции, сраженный французским ядром!""
Через две недели после операции он скончался. Кстати, похоронили Моро в Санкт-Петербурге в католической церкви Святой Екатерины.
Смертельное ранение генерала Моро произвело на Александра и на войска самое тягостное впечатление. Полученные вслед за этим известия также оказались неблагоприятны. Барклай-де-Толли прислал адъютанта, который, по причине ненастной погоды и темноты, долго искал императора, а потом доложил, что Барклай опасается спуститься с гор для нападения на маршала Нея, ибо в случае неудачи, он мог бы лишиться всей артиллерии, которую при тогдашней грязи невозможно было затащить обратно на горы.
Согласно диспозиции, Барклай-де-Толли, находившийся на правом фланге союзной армии, должен был спуститься от Лейбница к Зейдницу. Войска же, которые должны были атаковать маршала Нея, ждали, пока Барклай спустится с гор вниз. Но, как уже говорилось, сильный дождь ухудшил видимость и создал страшную грязь на дорогах. В таких условиях передвигать войска и тяжелые орудия стало практически невозможно. К тому же примерно в это время Барклаю привезли донесение о поражении австрийских войск, находившихся на левом фланге за Плауэном.
Генерал Марбо свидетельствует:
"Король Мюрат, командовавший этой частью французской боевой линии, проявил себя еще более блистательным, чем обычно. Он форсировал ущелье Котты, затем повернул и, отделив от австрийской армии корпус Кленау, бросился на этот корпус с саблей наголо во главе своих карабинеров и кирасир. Это сыграло решающую роль: Кленау не смог сопротивляться этой ужасной атаке! Почти всем его разбитым батальонам пришлось сложить оружие. Та же судьба ждала и две другие дивизии".
На самом деле это выглядит некоторым преувеличением. Граф Иоганн фон Кленау, войска которого составляли крайний левый фланг армии союзников, был отделен Плауэнским оврагом, и он опоздал прибыть туда, где Мюрат громил австрийскую пехоту. А происходило это так. Кирасирская дивизия под командованием генерала Бордессуля атаковала австрийскую дивизию, построившуюся в каре. Генерал Меско фон Фельзё-Кубини отказался сдаваться, и тогда Бордессуль выехал вперед и крикнул, что ни одно из ружей австрийской пехоты неспособно стрелять. Меско ответил на это, что его солдаты будут защищаться штыками. Плюс он заявил, что лошади у французов вязнут в грязи по колено, а посему они никому не смогут причинить вреда.
— Я уничтожу ваше каре из пушек! — крикнул Бордессуль.
— Но у вас их нет, потому что они все остались в грязи!
— А если я покажу вам пушки, расположенные позади моего первого полка, вы сдадитесь?
— Конечно! Мне придется это сделать, так как в таком случае у меня не останется ни малейшего способа защиты.
И тогда французский генерал приказал выдвинуть на расстояние не менее тридцати шагов от противника батарею из шести орудий. Канониры, держа в руках запалы, уже готовы были открыть огонь по австрийскому каре. При виде этих пушек генерал Меско и вся его дивизия сдались в плен в полном составе.
Эта неудача австрийцев стала следствием ошибочных распоряжений князя Шварценберга. Войска, стоявшие по левую сторону оврага (всего 25 батальонов и 12 эскадронов в числе до 20 000 человек пехоты и 2000 человек кавалерии), были растянуты на большом пространстве и не имели за собой достаточных резервов. Главная сила этой позиции заключалась в лежавших на ней деревнях, но их заняли и укрепили весьма слабо.