Екатерина II с неослабевающим вниманием следила за развитием старшего внука и в письмах Гримму делала очень меткие, порой поразительно глубокие замечания: «Господин Александр телесно, сердечно и умственно представляет редкий образец красоты, доброты и смышлености. Он жив и основателен, скор и рассудителен, мысль его глубока, и он с необыкновенной ловкостью делает всякое дело, как будто всю жизнь им занимался… Ровесники его легко соглашаются с его мнением и охотно следуют за ним… Кроме того, он очень сведущ для своих лет: он говорит на четырех языках, хорошо знаком с историей всех стран, любит чтение и никогда не бывает празден»{20}.
В этих словах, конечно, чувствуется чрезмерное восхищение любящей бабушки незаурядным внуком, но, с другой стороны, схвачено самое главное, дан почти законченный психологический портрет ребенка. Иногда в своих заключениях Екатерина поднималась до высот, сделавших бы честь современным психологам и педагогам. Вот, к примеру, фраза из письма тому же Гримму: «Это очень странный мальчуган; он весь состоит из инстинктов»{21}. Вроде бы здесь явственно слышится растерянность венценосной бабушки перед вечной загадкой мотивов детского поведения. Более того, может показаться, что императрица ошиблась, поскольку, как мы увидим позже, Александр чаще всего предпочитал действовать вполне обдуманно, не полагаясь на первые впечатления и ощущения. Однако в решающие моменты своего царствования ее старший внук действительно полагался скорее на чувства, чем на разум; но как это сумела предвидеть его бабка?
Впрочем, родственные чувства — это не только любовь, уважение и основанная на них привязанность, но еще и некоторое незримое и труднообъяснимое единение, позволяющее без слов безошибочно понимать друг друга, хотя такое понимание далеко не всегда приносит только радость. Екатерину Великую с Александром многое роднило и помимо крови. Они оба считали себя «республиканцами по духу», бабушка даже сама разъясняла внукам «Декларацию прав человека и гражданина», в результате чего они, вдохновленные ценностями, провозглашаемыми документом, вскоре прицепили на свои детские мундирчики трехцветные кокарды[1]. При этом не будем забывать, что в конце XVIII века понятие «республика» означало не только и не столько политическое устройство государства; под этим словом подразумевали некий особый нравственный тип поведения человека, благородный характер, вобравший в себя целый комплекс гражданских добродетелей: общественный долг, честное служение принципу справедливости, человеческое достоинство, стоическое мужество.
Воспитывая во внуках эти добродетели, Екатерина II построила для них между Павловском и Царским Селом дачу, на которой, как уже говорилось, мальчики пробовали свои силы в сельском хозяйстве. Интересно и показательно, что рядом с домом великого князя в знак его будущей и само собой разумеющейся любви к народу была поставлена крестьянская избушка. А за ней возвышалась постройка, получившая название Храм розы без шипов (выше уже говорилось, что это означало на языке конца XVIII века). Плафон купола храма был украшен изображением Петра I, милостиво взиравшего на благоденствующую при его потомках Россию. Он опирался на щит, на котором было не изображение святого и даже не герб Романовых, а портрет Екатерины II (этакой русской Афины Паллады или Минервы). Надо уметь правильно расшифровывать аллегории, а царственным детям — особенно. Но не каждому из них это дано в полной мере. Когда однажды бабушка спросила внуков, как бы они стали править государством, случись им взойти на престол, прямодушный Константин сказал, что взял бы за образец царствование Петра Великого, за что удостоился сдержанной похвалы. Александр же благоразумно ответил, что стал бы во всем подражать нынешней государыне, чем необычайно ее порадовал.
Державная бабушка осталась довольна ответом старшего внука, но вряд ли всерьез задумалась над его словами. Между тем дело здесь не в желании Александра польстить императрице, не в его лицемерии и двоедушии, в чем героя нашей книги любили упрекать очевидцы событий рубежа XVIII–XIX веков (а многие историки делают это до сих пор). Ему действительно была близка идеология «Наказа», данного Екатериной депутатам Уложенной комиссии; он разделял намерение бабки поочередно освободить российские сословия, сделав их членов не только подданными, но и сознательными гражданами. При этом внешний блеск двора, нарочитая галантность, прикрывавшая распущенность нравов, разгул интриг, раболепие и произвол придворных с ранних лет начали раздражать великого князя.
1
В то же время Павел Петрович в Гатчине разъяснял сыновьям уроки Французской революции по-своему: «Вы видели, дети мои, что с людьми следует обращаться, как с собаками?»