Хотя Вильгельм I и его министр Бисмарк не скрывали своего намерения объединить Германию, он сохранял нейтралитет во время войны пруссаков с Данией, завершившейся аннексией Шлезвига и Гольштейна (1864 год), а затем во время их войны с Австрией, в результате которой последняя была исключена из Конфедерации германских государств (1866 год). Поражение австрийцев под Садовой даже порадовало царя, ибо он счел его реваншем за Севастополь. Тем временем, увеличив число своих подданных до одиннадцати миллионов, Вильгельм I сделался правителем мощной державы, неожиданно поднявшейся в центре растерянной Европы. Равновесие нарушилось. В своем стремлении восстановить его Александр Горчаков решил, что императору пришла пора нанести визит в Париж и возобновить дружеские отношения с Наполеоном III. Со времен подавления польского мятежа Россия пользовалась во Франции дурной репутацией. Дабы обезоружить парижских друзей «нации мучеников», царь объявил широкую амнистию участникам восстания 1863 года. Поверенный в делах Франции Габриак пишет: «Мотив этого шага – желание угодить Его Величеству (Наполеону III) и избежать упоминаний о Польше во время их бесед».
Отправляясь в этот вояж, Александр предвкушал и другие удовольствия помимо дипломатических. Ему было любопытно посетить Всемирную выставку, о которой так много говорили. Его сопровождали сыновья Александр и Владимир. Из Кельна он телеграфировал, чтобы за ним зарезервировали две ложи в театре Варьете, где в оперетте Оффенбаха «Великая герцогиня де Герольштайн» играла знаменитая Гортензия Шнайдер. Наконец-то ему удалось воссоединиться с Екатериной Долгорукой, своей милой Катей, сосланной в Неаполь и приехавшей к нему во Францию. Они не виделись шесть месяцев. Это было выше его сил!
1 июня (20 мая согласно юлианскому календарю) 1867 года на Северном вокзале Парижа Александра встречал Наполеон III. Парижане устроили ему холодный прием. Пока они ехали с вокзала в Тюильри, несколько раз до его слуха с улицы доносились крики «Да здравствует Польша!» То же самое повторилось 5 июня во время его посещения Сен-Шапель во Дворце Правосудия. Кучка адвокатов во главе с Шарлем Флоке принялась скандировать при его появлении «Да здравствует Польша!» Александр воспринял этот демарш, как пощечину, но при этом сохранил самообладание. Французы – думал он – не проявляли такую надменность, когда его дядя Александр I вошел в Париж во главе русской армии. Ему оставалось лишь доставить себе удовольствие, поселившись в Елисейском дворце, где останавливался его великий предшественник. Он устроил Катю в уютный особняк на рю Бас-дю-Рампар, в двух шагах от дворца. Каждый вечер она легкой тенью проскальзывала за решетку на углу авеню Габриель и авеню де Мариньи. В ее объятиях он забывал о всех своих заботах и унижениях. В его глазах она была главным экспонатом Парижской выставки.
6 июня он присутствовал вместе с Наполеоном III и Вильгельмом I на большом военном смотре на ипподроме Лоншамп. На обратном пути открытая карета, в которой он сидел с императором Франции и двумя своими сыновьями, с трудом пробивала себе путь сквозь море людей, заполнивших аллеи Булонского леса. Когда экипаж поднялся на Гран Каскад, человек из толпы направил пистолет на царя и дважды выстрелил в него. Однако один из берейторов Наполеона III, вовремя заметивший опасность, толкнул стрелявшего под руку. Пули слегка задели находившуюся рядом женщину и лошадь. И во время этого второго покушения на свою жизнь Александр продемонстрировал холодное безразличие. Его смелость происходила от фатализма и набожности. Тем не менее упорство его врагов вызывало у него удивление. Единственное утешение: на сей раз покушавшийся, схваченный на месте преступления, оказался не русским, а поляком-эмигрантом Антоном Березовским.
Вернувшись в Елисейский дворец, Александр принял императрицу Евгению, которая, разрыдавшись у него на груди, умоляла его не сокращать свой визит из-за этого прискорбного инцидента. Александр успокоил ее: он останется, что бы ни случилось. После этой беседы он побежал успокоить свою Катю. Обуревавшие ее эмоции еще раз продемонстрировали всю глубину их взаимной любви. В тот же вечер он сказал российскому послу в Париже Будбергу, что не боится, поскольку всегда готов предстать перед Господом. Но с этого момента его чувства к Франции значительно охладели. Он не мог простить ей уличных оскорблений и покушения на свою жизнь. Определенно, эти люди не любили и не понимали его. Из вежливости он посещал в последующие дни все официальные мероприятия и балы, предусмотренные протоколом, и продолжал выражать удовлетворение оказываемым ему уважением, но от внимания публики не ускользнули его рассеянный вид, натянутость манер, вымученная улыбка, грустный, неподвижный взгляд. Гюстав Флобер, видевший его на балу в Тюильри, пишет Жорж Санд: «Русский царь мне совершенно не понравился. Он выглядел бесчувственным увальнем».
11 июня разочарованный Александр покинул Париж, поблагодарив хозяев и щедро вознаградив берейтора, спасшего ему жизнь. Несколько дней спустя его старший сын, великий князь Александр, пишет своему другу князю Мещерскому: «При воспоминании о нашем пребывании в Париже меня охватывает дрожь… Да, нам пришлось там нелегко. Ни единой минуты я не чувствовал себя спокойно. Никто не мог гарантировать, что это (покушение) не повторится… У меня было единственное желание: уехать из Парижа. Я послал бы все к дьяволу, лишь бы император мог целым и невредимым как можно скорее вернуться в Россию. Каким счастьем было покинуть этот вертеп!»
Словно провоцируя еще большее негодование в российском обществе, адвокат Березовского Эммануэль Араго на процессе обрушила на царя потоки злобной критики. Присяжные, под впечатлением ее речи, нашли в деянии поляка смягчающие обстоятельства, и он, избежав смертной казни, был приговорен к пожизненному заключению. Александр был уязвлен дважды: во-первых, этот приговор свидетельствовал об извращенном общественном мнении французов, во-вторых, он лишил его возможности обратиться к Наполеону III с просьбой о помиловании осужденного на смерть в качестве жеста милосердия.
В Санкт-Петербург Александр вернулся с твердым убеждением, что России в своей внешней политике следует ориентироваться на союз с Пруссией. Его не беспокоило то, что Франция остается в одиночестве перед лицом германской угрозы. Единственная польза, которую он извлек из этой поездки в Париж, заключалась в упрочении его отношений с Екатериной Долгорукой. После столь долгой разлуки их любовь приобрела зрелый и, так сказать, официальный характер. В столице Екатерина, вместе с братом и невесткой, проживала в роскошном особняке на Английской набережной. У нее были собственные слуги и экипаж. В Зимнем дворце в ее распоряжении находился бывший кабинет Николая I для встреч с монархом. Во время пребывания Александра в Царском Селе, Петергофе и Ливадии она снимала виллу поблизости от императорской резиденции и жила там под вымышленным именем. Он назначил ее фрейлиной императрицы, дабы она имела доступ ко двору. Раздосадованная, но тщательно скрывавшая свою досаду царица принимала реверансы соперницы с холодной улыбкой. Она видела в этой связи всего лишь легкую интрижку, мимолетное увлечение со стороны своего супруга. Разве могла она представить себе, что Александр, обычно столь отстраненный в общении с ней, способен наедине с Катей на безумства, совершенно немыслимые в его возрасте? Молодая женщина избегала появляться на императорских приемах. Поглощенная своей любовью, она старалась быть незаметной и вела уединенный образ жизни, только изредка принимая приглашения на театральные представления и ужины. Каждый раз царю приходилось настаивать, чтобы она посетила бал. Катя прекрасно танцевала и в такие вечера доставляла ему истинное удовольствие, когда он наблюдал за тем, как она грациозно двигается под музыку по залу, пусть даже и в объятиях другого мужчины.
Однако постепенно политика в их беседах стала занимать все больше и больше места. Общаясь с ней, Александр больше не мог молчать об одолевавших его заботах. Спустя некоторое время он уже не принимал ни одного важного решения, не обсудив его со своей возлюбленной. Будь то дипломатические переговоры, разногласия в императорской семье, интриги при дворе или соперничество министров – он посвящал ее во все свои проблемы и просил ее совета. Он доверял ей, поскольку, далекая от интриг света, она не принадлежала к какой-либо коалиции. Раскрывая перед ней душу, он был уверен, что все сказанное им останется между ними. Таким образом, судьбы России решались в алькове, в перерывах между ласками. Между тем при дворе зазвучали злые языки. Некоторые обвиняли суверена в «старческой любви».