н и контрмин, подкопов и подвохов, подкупов и взяточничества. Одни пускали в ход деньги, другие протекцию, и канцелярия, конечно, одобряла всяческие поступавшие предложения и представления о наградах и орденах. Мерзости и взяточничество настолько широко и властно дарили в этой канцелярии, что вскоре уже сам Александр III, а позже и ныне царствующий Николай II сочли необходимым реформировать ее. Не мало кровных, нажитых потом и трудом денег пожирает у русского народа т. н. министерство двора. Не самое это министерство было бы столь тяжелым бременем для русского народа, если бы не ухлопывались миллионы и десятки миллионов народных денег на жизнь и содержание царя и царской семьи, как и всех великих князей и великих княгинь. Сколько ухлопывается на это денег, неизвестно никому из тех, кто не может поживиться какой нибудь частицей их. Александр III постановил, чтобы министр двора, который в тоже время министр уделов и орденский канцлер, давал отчет в своих расходах одному царю. Таким образом, центром этого реформированного министерства двора является частный кабинет царя. В его тиши тратятся, распределяются и расшвыриваются вполне бесконтрольно народные миллионы. Само собою разумеется, министр двора становится при подобных условиях чрезвычайно влиятельной особой и имеет честь считаться чуть ли не ближайшим доверенным лицом царя. Как, при Николае I министром двора был граф Адлерберг, так при Александре II ту же должность занимал сын названного министра, граф Александр Адлерберг. Он был до того могуществен и влиятелен, что его в шутку называли Александром III. Это задевало и оскорбляло наследника Александра Александровича, никогда не пользовавшегося при жизни отца властью и влиянием. Когда он, наконец, стал Александром III, граф Адлерберг понял, что его роль окончательно сыграна, и немедленно вышел в отставку. Вместе с ним пал и его брат, граф Николай Адлерберг, бывший с 1866 г. финляндским генерал губернатором. Финляндское генерал губернаторство при Александре III особой роли не играло, хотя в самое последнее время и старались с русской официальной стороны лансировать слух, будто все нынешние стеснения, примененные к финляндцам, вырабатывались и разрабатывались уже при Александре III. На место же того графа Адлерберга, который был министром двора, Александр III назначил своего любимца и друга, графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Мы не находим в обширном русском словаре достаточно сильных слов, чтобы выразить на бумаге, как колоссально велико было влияние и могущество графа Воронцова-Дашкова во всё время правления императора Александра III Последний доверял ему, как никому другому. Граф сопровождал царя всюду и везде, как и был своим человеком у него во дворце. Надо отдать справедливость, граф злоупотреблял своим могущественным положением только лишь постольку, поскольку было необходимо пристроить всех своих чад, домочадцев и родственников, а равно и всех нужных и рекомендованных человечков. Слово министра двора стало прямо таки законом для всех высших чинов придворной знати и аристократии. Большую роль играло при этом то обстоятельство, что к графу Воронцову-Дашкову относилась с большими симпатиями императрица Мария Федоровна. Особенно явно она этих симпатий своему любимцу выказывать не могла, и не потому, что опасалась людских толков или доказанного факта, что дворцовые стены всегда имеют уши, готовые слышать и глаза, жаждущие подглядеть то, что им видеть не полагается. Нет, она просто на просто боялась мужа, который не в пример всем своим предшественникам на русском престоле держался строгой семейной морали. Он жил в честном единобрачии с Марией Федоровной, не заводя себе ни второй морганатической жены, ни гарема любовниц. Это факт, что он никогда не соблазнялся роскошными фигурами или смазливыми личиками придворных дам или камер-фрейлин. Той же высокой семейной нравственности он требовал от всех окружавших его, и кто знал доподлинно его суровый, решительный характер, тот понимал, что он собственными руками задушил бы или избил до смерти Марию Федоровну, если бы имел повод и право заподозрить ее в супружеской неверности. Мария Федоровна знала это не менее хорошо и в своих симпатиях к графу Воронцову-Дашкову не шла дальше пределов, предписываемых приличиями и невозможностью хранить во дворце тайну. Боже упаси, если бы нечто подобное могло дойти до ушей Александра III: он ведь в сущности был её благодетелем и мог бы свое благодетельствование сменить жесточайшими поруганиями. Мы должны заметить, что Мария Федоровна в бытность её датской принцессой сделалась сначала невестой не Александра, а его старшего брата Николая, который в совсем молодые годы умер в Ницце не то от чахотки, не то от сухотки. Насколько сей принцессой руководила нелюбовь к своему жениху, а только лишь желание блистать и властвовать в качестве будущей русской императрицы, явствует из того, что немедленно после смерти Николая Мария Федоровна стала ловить в свои сети Александра, ставшего отныне русским наследником цесаревичем. Это ей и удалось: отчасти молодой Александр попался в расставленные сети, отчасти он завидовал уже и раньше своему старшему брату, нашедшему себе столь красивую невесту. Словом, он женился на Марии Федоровне, и она достигла пока что долгожданного блеска. Но ей этого было мало: она жаждала власти, власти и власти. II долго, очень долго пришлось ей ждать этой власти. Сначала при дворе Александра II, её супруг, бывший в течение долгих, долгих лет наследником, играл роль чуть ли не равную нулю. Затем, когда он стал, наконец, царем, он забрал энергично и решительно всю власть в свои руки, не позволяя ни жене, ни вообще кому бы то ни было из числа бабского сословия вмешиваться в государственные дела. Умная и хитрая Мария Федоровна из опасения кулака и окрика своего супруга делала вид, что решительно ни во что не вмешивается. Влиять же она на супруга и на его решения и постановления всё-таки влияла: косвенным путем, через графа Воронцова-Дашкова, которому она оказывала и женское внимание и который уже превосходно знал, как нужно влиять на Александра. Когда последний умер, развязались во всех отношениях руки Марии Федоровны: теперь и близкую дружбу с графом Воронцовым-Дашковым можно было свободно проявить, и при бесхарактерности сына ей удалось забрать весьма значительную долю власти в свои руки. Но мы зашли несколько много вперед.