Цесаревич последовал совету Мещерского, и с того дня они при первой же возможности в течение года встречались по вечерам и читали друг другу свои дневники.
Это взаимное чтение и обсуждение дневников с Мещерским цесаревич Александр находил весьма полезным для себя. Нередко они засиживались далеко за полночь, увлеченно споря об истории и политике, о настоящем и будущем России, о Боге, о любви, оставляя после себя на столе простывший чай и огромное количество окурков в пепельнице — как зримое следствие напряженной умственной работы… Не случайно вскоре наследник отмечал в дневнике: «Вообще я очень доволен выдумкой князя читать взаимно свои журналы, потому что она принесла мне много пользы».
Сам Владимир Петрович Мещерский в своих мемуарах так писал о встрече на Елагином острове перед присягой:
«Вечером я посетил цесаревича в одном из флигелей возле дворца. Он предложил мне с ним пойти пешком гулять.
Во время прогулки великий князь был невесел и неразговорчив. Понимая его душевное состояние, я воздерживался от того, что называется занимать собеседника. На берегу Невы мы присели на скамейку. Цесаревич сел и вздохнул. Я обернулся к нему и спрашиваю: тяжело Вам?
— Ах, Владимир Петрович, — ответил мне цесаревич. — Я одно только знаю, что я ничего не знаю и ничего не понимаю. И тяжело, и жутко, а от судьбы не уйдешь.
— А унывать нечего: есть люди хорошие и честные, они Вам помогут.
— Я и не думаю унывать. Это не в моей натуре. Я всегда на все глядел философом. А теперь нельзя быть философом. Прожил я себе до 20-ти лет спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плечи такая ноша. Вы говорите: люди; да, я знаю, что есть и хорошие и честные люди, но и немало дурных, а как разбираться, а как я со своим временем управлюсь? Строевая служба, придется командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на все это время?..
Действительно, дела предстояло бедному великому князю страшно много. Ему надо было серьезно заниматься военной службою, и ему нельзя было избегнуть официальной стороны своего нового положения, т. е. приемы и обязанность быть везде там, где государь бывает.
При покойном цесаревиче был граф Строганов, который отвоевывал для своего воспитанника право не ездить никуда в часы урочных занятий; но для нового наследника никто не мог отвоевывать ему от государя этих льгот, тем более, что государь с самого начала начал показывать, насколько он дорожил тем, чтобы новый наследник везде являлся и везде его сопровождал».
Говоря о самой церемонии присяги, Мещерский отметил, что, «несмотря на летнее время, съезд был к выходу многочисленный.
Цесаревич прочел присягу взволнованным, но громким и ясным голосом.
После присяги я зашел к цесаревичу поздравить его и передать ему впечатления торжества».
Александр Александрович подробно описал этот день в своем дневнике. В первой половине дня он вместе с родителями и братом Владимиром побывал в Петропавловской крепости на могиле «милого Никсы». Затем, переодевшись в атаманский мундир, вместе с отцом обошел войска.
В час дня началась церемония. Цесаревич записал:
«…Все пошли с тетями и племянницами. Я шел с т[етей] Соней. Мари и Ольга тоже были в русских платьях. Придя в церковь, начался молебен.
Молитвы великолепные, я молился сколько мог, страшно было выходить посреди церкви, чтобы читать присягу. Я ничего не видел и ничего не слышал; прочел, кажется, недурно, хотя немного скоро. Из церкви пошли тем же порядком в Георгиевскую залу, где Папá, Мамá и все тети стояли на троне и на ступеньках. Тут я прочел военную присягу…»
Присутствовавший на этом церемониале министр внутренних дел П. А. Валуев заметил:
«Обе присяги — церковно-гражданскую и военную — он прочитал внятным и ровным голосом, но голос еще не сложился… После присяги прием. Вел. князя заставили сказать по нескольку слов всем членам Государственного совета и всем сенаторам. Вероятно, еще и многим другим лицам военного звания. Тяжелая задача без надлежащей подготовки.