Саша в то время был вместе с отцом в Финляндии, где Александр II открывал сейм. Великое княжество Финляндское не бунтовало, в отличие от Польши, и потому получило разрешение (впервые после 1809 года) созвать парламент. На открытии сейма император сказал по-французски: «Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого либеральные учреждения делаются гарантией порядка и безопасности». Саша стоял рядом с отцом, одетый в мундир лейб-гвардии Финского стрелкового батальона. Тогда же последовало распоряжение Александра II по инициативе Снельмана о введении финского языка в официальное делопроизводство, для чего был установлен двадцатилетний срок.
Николай просил Сашу подробно описать эту поездку: «Теперь Финляндия переживает любопытную эпоху, я думаю, обнародование манифеста о сейме должно было придать особенный характер этой поездке». Однако то, что интересовало цесаревича, не сильно трогало его брата. По крайней мере, описывая ему посещение Финляндии, Саша политических вопросов не затронул. А между тем, после манифеста жизнь этого княжества повернулась в сторону национальных интересов: в 1865 году финская марка будет отвязана от российского рубля, финляндский банк будет преобразован и поставлен под контроль и гарантии земских чинов; в 1866 году будут преобразованы народные школы, в 1869 году будет издан Сеймовый Устав – конституция.
Известный дипломат, публицист и историк С. С. Татищев, написавший монографию, посвященную юности Александра III, отмечал: «По свойствам своего ума и нраву он представлял полную противоположность старшему брату. В нем не замечалось быстрого понимания и усвоения, но он обладал замечательной сообразительностью, которую называл смекалкой».
Под конец путешествия Николай побывал в Севастополе и Ливадии, и осенью вернулся в Петербург. «Радости не было конца! Все братья выросли и имеют здоровый вид. Саша великолепен в полковничьих эполетах, с новою прическою без пробора назад». В полковники Александр был произведен за полтора месяца до приезда Николая, теперь состоял флигель-адъютантом в свите отца. Он стал богатырем: плотный, почти двухметрового роста, вручную гнул рубли, кочерги, одним движением разрывал колоду карт, развлекая друзей. Минувшей зимой дворники удивлялись, как он выворачивал снежные глыбы: «Ишь, силища-то!» Как многие крупные, здоровые люди, был добрым, немного застенчивым, имел открытую душу, спокойный нрав, но когда выводили из себя, мог послать и по матушке, – сказывалась офицерская среда. Он и курить научился в этой среде, и за девицами волочиться. Летом был увлечен графиней Кушелёвой-Безбородко, к осени – фрейлиной Марией Мещерской, не ожидая, что на этот раз увлечение будет сильным.
После долгой разлуки братья могли наконец вдоволь наговориться, особенно Никса. Впечатленный поездкой, влюбившись в Россию, которую раньше почти не знал, он с восторгом рассказывал Саше о своем путешествии. И, словно подслушав его, в это самое время студент Академии художеств Иван Крамской пылко говорил товарищам: «Пора нам, пора становиться на собственные ноги!» Вместе с Крамским четырнадцать лучших учеников, не дрогнув перед начальством, отказались писать дипломную работу на традиционный сюжет из скандинавской мифологии. Лишились медалей, заграничной поездки, оборудованных мастерских, наняли в складчину помещение и взялись за картины, рассказывающие о России.
Разве могли они тогда знать, что их покровителем будет… Саша.
VI
Николай взялся за лекции по военной администрации и финансовому праву. Кроме того, генерал Тотлебен преподавал ему курс фортификации, генерал-майор Платов – артиллерийское дело. Но главным являлось управление государством, и Николай настойчиво вникал в его особенности. В коротких поездках по городам он общался со всеми сословиями, вплоть до крестьян.
Год прошел быстро, профессор Б. Н. Чичерин, преподававший наследнику государственное право, был уверен, что Николай способен стать самым образованным и либеральным монархом не только в русской истории, но и во всем мире. Мария Александровна гордилась сыном, с особенной нежностью относилась к нему. Они были схожи по духу и внешне. «Николай Александрович был худощав, строен, грациозно гибок. Продолговатое лицо его с античными и тонкими чертами было замечательно красиво. Окруженный лицами, ему знакомыми и располагающими к себе, он был оживленно разговорчив, часто очень весел, охотно шутил, разговор его временами делался весьма интересным, проступала начитанность, вдумчивость, иногда, впрочем, впадавшая в односторонность, которая, надо полагать, обусловливалась неизбежной односторонностью дворцового воспитания. Впрочем, это не мешало ему внимательно относиться к мнениям, противоречащим его взглядам. Случалось, что увлеченный разговором, он словно вовсе позабудет о своем высоком положении. Однако достаточно было, чтобы ему доложили о каком-нибудь официальном посетителе, и он преображался. Его на редкость красивые, выразительные глаза становились бесстрастны, серьезны. Он обыкновенно вставал, разговаривая с посетителем, слегка склонившись вперед, выслушивал данное лицо. Как только такой посетитель удалялся, великий князь обращался опять в симпатичного собеседника» (Н. П. Литвинов).