Отобрав в казну монастырские владения и строения, государыня мало печалилась тем, что нарушала последнюю волю тех русских людей, из пожертвований которых сложились церковные имущества. Все эти имения были оставляемы большею частью на помин души, в излюбленном жертвователем монастыре. Упразднялись обители, и сам помин души не мог дольше продолжаться.
Да, не случайно говаривали люди знающие, что во время долгой пасхальной службы Екатерина иногда велела ставить себе на хорах церкви столик и потихоньку от молящихся раскладывала там пасьянсы.
Теперь наступал час расплаты…
Прием, сделанный Павлу в Зимнем, «был уже в лице государя, а не наследника». Все при Дворе чувствовали близость нового царствования. Цесаревич с женой посетили умирающую государыню.
Поговорив с медиками, Павел прошел в кабинет за спальней матери и, как пишет современник, «туда призывал тех, с коими хотел разговаривать или коим что-либо приказывал».
На рассвете великий князь вышел в опочивальню, где лежала императрица; задав вопрос докторам, имеют ли они надежду, и получив ответ, что никакой, приказал позвать в комнату преосвященного Гавриила с духовенством читать глухую исповедь и причастить Св. Тайн, что и было исполнено.
Павел Петрович почувствовал себя наконец самодержцем. «Императрица еще дышала, — замечает историк Шильдер, — а между тем началась уже расправа за 1762 год (год убийства императора Петра III. — Л. А.); обер-гофмейстеру князю Барятинскому велено было ехать домой, а должность его была поручена графу Шереметеву. Ростопчину цесаревич сказал: „Знай, что я назначаю тебя генерал-адъютантом, но не таким, чтобы гулять только по дворцу с тростью, а для того, чтобы ты правил военною частию…“»
Цесаревич вызвал министра Екатерины графа Безбородко и приказал ему заготовить указ о восшествии на престол. Согласно преданию, когда Павел вместе с Безбородко разбирал бумаги Екатерины, граф, посвященный императрицей в дело об отстранении Павла от престола, указал цесаревичу на пакет, перевязанный черною лентою. Павел вопросительно взглянул на Безбородко, который молча указал на топившийся камин. Этим отчасти и объясняется обилие наград, которые посыпались вскоре на графа.
6 ноября известие о смертельной болезни императрицы распространилось по городу.
Те, кто имел доступ ко Двору, отправлялись туда, возбуждаемые ужасом, страхом, взволнованные догадками о том, что будет. При Дворе был полный беспорядок, этикет больше не соблюдался.
Поздно вечером в камер-фурьерском журнале была произведена следующая запись: «…Болезнь ея величества не оставляла нисколько, страдание продолжалось беспрерывно: воздыхание утробы, хрипение, по временам извержение из гортани темной мокроты, не открывая очей печали, почти вне чувств, что рождало во всех уныние, и от господ медиков надежды к возвращению здоровья было не видно… По прошествии времени полудня до пяти часов, болезнь ея величества не уменьшалась нимало, сие предвещало близкую кончину, почему преосвященным Гавриилом митрополитом отправлено Всевышнему богомолие и канон при исходе Души. Но кто минует неизбежность смерти по сей невременности? И наша благочестивейшая великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна, самодержица Всероссийская, быв объята страданием вышеописанной болезни, через продолжение 36-ти часов, без всякой перемены, имея от рождения 67 лет 6 месяцев и 15 дней, наконец, 6 ноября в четверток, по полудни, в три четверти десятого часа, к сетованию всея России, в сей жизни скончалась».
Запись делалась в то время, когда все знатные особы, находившиеся при Дворе, приносили его императорскому высочеству государю наследнику великому князю Павлу Петровичу и его супруге всеподданническое поздравление с принятием императорского сана.
За долгие годы своего уединения и ожидания Павел имел возможность обдумать все, что намеревался сделать, получив власть.
Теперь первой его мыслью было опозорить память своей матери и оказать блестящие почести памяти своего отца. Почести, но, словами современника, которые в то же время служили как бы объявлением обвинительного приговора над теми, кто был виноват в его смерти.
Последовал приказ вырыть останки Петра III, который был захоронен на кладбище Александро-Невской лавры, в маленькой низкой церкви. Это казалось весьма просто. «Старый монах указал место, — вспоминал граф Федор Головкин. — Но рассказывают, что тело можно было распознать только по одному сапогу и что этот гроб… (Это место в рукописи графа Федора Головкина неразборчиво. — Л. А.) Как бы то ни было, кости, вместе с этим сапогом, были вложены в гроб, который по внешности точь-в-точь походил на гроб императрицы, и был установлен рядом с последним…»