– Личное мужество – это не единственная добродетель в бою, – развел руками Федор Дмитриевич. – По крайней мере, так нас учит Его Императорское Величество.
– Ах, вы об этом, – скривился Андрей Иванович. – Им, – Хрущев показал пальцем наверх, – кажется, что скакать впереди отряда и вести его в бой – не есть святая обязанность офицера. Что я должен заниматься чем-то еще, прячась за спины своих людей. Какой же солдат пойдет за мной, если я за него прячусь, боясь подставить свою голову под вражеские пули и сабли?
– Все верно, дорогой мой Андрей Иванович, личная храбрость очень важна. Но ложка, как говорится, дорога к обеду. – Лаврененко задумался на несколько секунд, после чего усмехнулся. – Тут вот какое дело. Я ведь сейчас заочно учусь на очередных курсах повышения квалификации Московской Императорской военно-инженерной академии и много чего интересного узнал.
– Готовитесь к аттестации на полковника?
– Да. Это сложный этап, но если я его пройду, то мне откроется дорога в генеральские чины.
– Книжные генералы у нас какие-то получаются, – усмехнулся Хрущев.
– Не без этого, – улыбнулся шутке Лаврененко. – Так вот, понимаете. Чем выше по рангу офицер, тем дальше он должен быть от опасности. Вот сержант или поручик – те да, на передовой прыгают, в рукопашные схватки ходят. Они ведут за собой бойцов вперед. Воодушевляют примером. Но не побежит же генерал впереди своей дивизии? Согласитесь, Андрей Иванович, что это выглядит глупо.
– Пожалуй.
– Вот и получается, что уже даже поручики должны не впереди бежать, размахивая револьвером или саблей, а управлять своими людьми. Даже поручики, – повторил Федор Дмитриевич. – Причем – команды не «Айда за мной!», а распределение задач между сержантами и капралами. Первое звено – туда, делает то и то. Второе отделение занимает оборону в том секторе. И так далее. При этом самому в бой по возможности не вступать, а крутить головой и смотреть, что происходит, чтобы оперативно реагировать на изменение боевой обстановки.
– Какие-то трусливые у тебя офицеры выходят.
– Так нас учат воевать в академии, ставя во главу угла управление личным составом, а не стремление лично пострелять из винтовки или добавить на свой счет еще несколько зарубленных врагов. Не поверите – уже майором работы бумажной столько, что голова кругом идет. Я ведь сейчас в штабе полка служу.
– Вот оно что, – улыбнулся Андрей Иванович. – А я думаю, что же не так в том, что вы говорите. Вроде бы командир батальона так размышлять не должен.
– Как должен размышлять командир батальона, я думаю, лучше видно аттестационной комиссии, – вернул грубость Федор Дмитриевич. – Его Императорское Величество постановил так воевать и так думать, от того и пляшут. Или вы считаете, что его новое учение о войне оказалось негодным?
– Конечно! Обычная глупость!
– Не боитесь так говорить об Императоре?
– Вы же офицер, а не базарная баба, чего мне бояться? – С вызовом спросил Хрущев.
– Продолжайте.
– Я думаю, что Александр – просто очень удачливый человек, который воспользовался ситуацией и более хитростью, чем воинским искусством, добился военного успеха. Ну не может офицер сидеть в тылу и дергать за ниточки! Личная храбрость, выучка и пример – вот основа русского воинского мастерства. Коли ты кавалерист, так изволь возглавить атаку лично, а не наблюдать за ней издалека. Ты отец своих солдат, которых и ведешь за собой. Разве не так?
– Так. Но то уровень управления младшего командного состава и унтер-офицеров. Вы поймите, дорогой Андрей Иванович, что, находясь на острие атаки даже во главе батальона при современном бое, вы не можете им управлять. Отдали приказ двигаться туда-то, и все. А что там творится на флангах – никому не ясно. Особенно если наступать по-новому, рассыпным строем, гибко управляя ротами и взводами, а не как раньше – батальонной коробкой двигаться на позиции врага. Война изменилась. Слишком изменилась.
– Да что в ней поменялось-то? – скептически переспросил Хрущев.
– Все, – улыбнулся Лаврененко. – Можно сказать, что война времен Наполеона Бонапарта и сейчас – две большие разницы. Вспомните – еще семьдесят лет назад лихая атака кирасир могла решить исход сражения. Сейчас же она обречена на провал из-за губительности стрелкового и артиллерийского огня. Вы даже не представляете, насколько печально мне это осознавать.
– Да бросьте! Вы же были со мной в этой Богом проклятой Азиатской кампании. Я своими глазами видел решительные успехи от атак легкой кавалерии белым оружием на этих бандитов.
– И я в них участвовал. Но это не показательно. Они туземцы, практически лишенные хорошего вооружения и дисциплины. Будь на их месте ваши рейтары – нас бы просто расстреляли. А у них нечем было стрелять. Да и с оружием все очень грустно – даже сабли не у всех, а у кого есть – толком и пользоваться ими не могут. Ведь вы должны знать, что атаки белым оружием нам строго запрещали проводить по собственной инициативе на начальном этапе кампании. А потом, когда выбили практически всех опытных бойцов, так они в ход и пошли. Не раньше. Вчерашний пастух с саблей воином не становится. Особенно учитывая тот факт, что у них практически нет никакой системы подготовки этих ополченцев.