Не менее любопытен и глубокий анализ Лукашенко мировых экономических процессов. «Сегодня во многих крупнейших государствах, в том числе в Европе и Соединенных Штатах Америки — основных центрах экономического развития нашей планеты, наметились то спады, то всплески производственной активности. А в результате — страшный хаос. Каждый пытается произвести и продать, чтобы не свалиться. И это лихорадит рынок».
Западные фермерские хозяйства в сравнении с белорусскими колхозами президент представляет в таком ущербном и нежизнеспособном виде, что становится их жалко: «Когда я был в США (я изучал эту экономику 6–8 дней) и попросил изменить наш маршрут и показать мне конкретную ферму, то когда я посмотрел, оказалось, что она хуже нашего среднего колхоза»; «У нас сегодня уже четверть бывших колхозов и совхозов приватизирована. Но мы их не раздробили на клочки. Это крупнотоварное производство. Это то, за что борется Европа. Но у нее это вряд ли получит» ся. Почему? Потому что там частник сидит на клочке земли, и попробуй учти все интересы и объедини в массив 10–12 тысяч гектаров и создай ну не колхоз, совхоз, а акционерное общество, если уж на то пошло. А мы сохранили эти огромные «латифундии»».
Но не только в сельском хозяйстве, но и в сфере высоких технологий Беларусь, по мнению Лукашенко, оставила Запад далеко позади: «Появились компьютеры, интернет. Мы что, не понимаем этого? Мы что, в этом отстали от них? Нет. Как только это в повестку дня встало, мы сразу же их обошли. Ну, может, не в производстве разного рода телевизоров, компьютеров, мониторов, но в создании самого главного — программного продукта».
Впрочем, наиболее охотно белорусский руководитель говорил не о макроэкономике, в которой он путается сам и запутывает всю аудиторию. Александр Григорьевич просто расцветает на трибуне, когда переходят к конкретной технологии сельскохозяйственного производства, в чем он действительно неплохо разбирается. Например, к уборке навоза с ферм: «А возьмите на фермах эти транспортеры навозоудаления — это ж горе, особенно цепные! Рвутся, ломаются, крошат, ну, сейчас соломы нет, и то хорошо. А соломы нагрузят — все порвали, все выбросили. Ходит этот пьяный слесарь по трудоемким процессам, или как у вас он сейчас называется, по ферме, доярки за ним — все, коровы по колено в грязи! Ну, один раз подняли именем революции колхоз-совхоз, выбросили эти все подмостки, сделали сквозную дверь. Положили две рельсы или там швеллер какой- нибудь, забетонировали, и раз в две недели или в месяц, как это уже вот на Гродненщине и в других местах практикуется, глубокая подстилка, выбросили его, и все!».
«Позаботился» он и об уборке соломы («Я хочу еще раз предупредить по поводу… культуры уборки соломы. Сколько надо соломы для хозяйственных нужд, вы оставляйте, все остальное должно быть измельчено и запахано, коль мы не можем ее переварить. Зачем вы в скирды ее составляете? Для того чтобы по весне сжечь? Но это тоже преступление»), о плющении зерна («Я говорил о плющении зерна высокой влажности… То, что вы плющите там 2–3% от общих объемов, это почти ничего. Это значит, что хозяйства, которые работают по плющению зерна и консервации его, те работают, а остальные — так, ходят туда-сюда из стороны в сторону»).
Когда Лукашенко дает указания по технологии сельскохозяйственного производства, то прямо на глазах исчезает президент и появляется директор совхоза. При этом чувствуется, что вторая роль гораздо более натуральна и органична. Он говорит о том, что лучше знает. Здесь и подлинный пафос, и настоящая поэзия.
Отрицание рыночных реформ
Высказывания Лукашенко о рыночной экономике весьма противоречивы. На словах он не против нее, но понимает это явление своеобразно. Президент готов принять только положительные стороны рынка (высокую производительность труда, товарное изобилие), но не воспринимает отрицательные (социальную дифференциацию, безработицу). Больше всего Лукашенко не нравится в рыночной экономике ее несправедливость. Такие представления типичны для массового сознания.