— Не то, что идет, а бежит. Мой сладкий! Как будто не в первый раз.
— Иди-иди-иди, маленький, — довольно приговаривал Александр.
— Ах, какой молодец! Александр, в тебе скрыт талант педагога.
Александр обернулся к ней и рассмеялся. Сердце Таис взорвалось. Еще больше, чем первые шаги сына, ее обрадовало то, что Александр в первый раз после смерти Гефестиона рассмеялся.
— Ну-ка, позови его, — сказал он.
— Иди ко мне, Лагусик! — Таис наклонилась и протянула к ребенку руки.
Тот побежал, как моряк по палубе корабля в качку. Александр взглянул на прямую спину Таис, на упавшие через плечи волосы, обнажившуюся в вырезе платья грудь и отвел взгляд…
…Леосик, сидевший на руках у Александра, улучив момент, когда бдительность взрослых ослабла, опрокинул пелику с медом Александру на колени.
— Малыш, ты что же! Пчелки прилетят и покусают Александра. Александру будет больно.
— Бо-бо! — понял ребенок свою оплошность.
— Бо-бо, — подтвердила Таис, — нельзя мед трогать. — Она говорила спокойно, но с особым выражением в голосе и лице, чтобы дети лучше понимали кроющиеся за непонятными словами чувства.
— Пойдем, я тебя помою как следует, — тем же тоном и голосом, что и с детьми, Таис говорила с Александром.
Они пошли в летний домик-сарайчик, стоявший в десяти шагах от их импровизированного пиршественного стола. Александр прикрыл дверь и в тот же миг неожиданно обнял ее сзади:
— Люби меня…
— Ах! — Таис задохнулась.
— Люби меня! — Александр с такой страстью смотрел ей в глаза, что у нее закружилась голова.
Ветер колыхал легкие занавески. Через открытые настежь окна доносились разговоры и смех. Но нарастающий звук ее стучащего сердца, шум крови, бегущей все быстрее, заглушил все звуки весеннего солнечного мира, а сила любви унесла ее в далекий космос, где их тянуло друг к другу с мощью и неотвратимостью двух космических тел, летящих навстречу друг другу и своему неминуемому столкновению. Их соединение было подобно взрыву планет, уничтоживших друг друга в огне любви и родивших новую единую материю. В его объятиях Таис возвращалась к новой жизни, и в сердце ее все еще стучало — «люби меня, люби меня, люби… его!»
Таис услышала звук затворившейся двери и открыла глаза.
— Кто это был? — прошептала она.
— Гефестион, — ответил Александр.
Таис решила увезти Александра хотя бы на время от суеты и лицемерия мира куда-нибудь в «парадис», в тишину леса или уединенность озера, где бы он смог подлечить свою тоскующую душу. Так они очутились на берегу озера, в охотничьем домике, не очень приспособленном для удобной жизни, зато оказавшемся пригодным для врачевания душевных ран. Но прежде раны пришлось сильно разбередить. Это были сложные, болезненные дни. Случалось пережить всякое — вспышки яростного гнева: «Как ты посмел бросить меня, негодяй», горькие стенания и слезы: «Как мне тебя не хватает», повторение непробиваемого молчания, ухода в себя: «Оставь меня, Таис». Таис понимала, что это «вскрытие нарыва» не приведет к окончанию страстей по Гефестиону, — это было невозможно в принципе, но надеялась, что оно приблизит следующую ступень в переживании траура.
Странно, они чуть ли не в первый раз говорили о Гефестионе! Александр не имел привычки обсуждать с Таис свои отношения с Гефестионом, и наоборот. Лишь изредка с его губ срывалось какое-то замечание личного характера, и он не развивал его, заметив, что оно сорвалось. Сейчас же продолжительные разговоры о Гефестионе, любимом и незаменимом, о том, каким он был — лучшим на земле, умным, душевным, но и смешным, со своими странностями, вспоминая которые, они начинали смеяться, — действительно продвинули их дальше. Ах, как хорошо, что они смеялись. Думы о друге не только раздирали на части душу Александра, не только вызывали слезы, что само по себе куда лучше, чем замыкаться в скорлупе своего горя, но приводили к улыбке, расслабляли сердце, проливались бальзамом на душу.
— «Ненормальный» или «бешеный» — это он меня при тебе называл.
— А без меня? — спросила Таис.
— По имени. Или, если издевался: «наглая рожа» или «гиацинт, юноша кудрявый». Про тебя говорил: «Лизни за меня Таис в носик».
— Почему лизни?
— Говорит, носик у нее такой, располагает. Говорил… Называл меня, конечно, не только по имени… — Александр отвернулся и задумался.
— Не надо говорить, если не хочешь, это не мое дело…
Об этом не стоило упоминать. Таис сама знала, как хорошо иногда поделиться сокровенным с надежным человеком, и как важно не обнажаться, оставить что-то очень личное для себя — в сокровищницах памяти. Тонкая грань разделяет эти два желания.