Глядя на воду, он вспомнил Македонию, совсем другое озеро со спокойной зеркальной гладью, сонную тишину вокруг. И ощущение чуда… Там произошло самое главное событие его жизни. Сердце больно сжалось сейчас так же, как и тогда. Над чистой водой низко нависали зеленые ветки раскидистых деревьев, в узких местах они соприкасались кронами и образовывали изумрудно-зеленые своды. «Какая красота…» Юный Гефестион сидит на веслах к нему спиной, поворачивает лицо с глазами-каштанами, блестящими из-под длинной челки, и повторяет вслух невысказанную мысль Александра: «Какая красота…»
— Повернись ко мне лицом, — говорит Александр и продолжает мысленно: «Какой он другой, таинственный, спокойный. Я хочу знать, как он живет».
Так началась его любовь, с этого желания. Многое, казавшееся вехой, знаком судьбы, давно поблекло, потеряло свое значение, разочаровало, а эти зеленые своды — нет. Глупый мальчик, ничего не знавший, не испытавший, не способный оценить, а смог понять, почувствовать сердцем, что происходит чудо… Его собственная душа — беспокойная и горящая, увидела в Гефестионе то, в чем так нуждалась — отдохновение, понимание, приятие. Он стал якорем его кораблю. И Таис через несколько лет тоже оказалась для него тихой заводью. Не зря Гефестион заметил Таис однажды: «Хорошо, что нас двое».
Так Александр мысленно снова видел юного Гефестиона, слышал сказочную тишину, чувствовал мучительный и сладкий миг зарождения любви под зелеными сводами, пронизанными солнечными лучами.
Солнце, блики на воде… Он перевел взгляд на Таис с лилиями. «Любимая, мне нет прощения, но прости меня еще один, последний раз. Моя бедная девочка…»
Он обвел глазами окрестности, увидел у рощицы заросли оранжевого мака, и новые картины-воспоминания поплыли перед его глазами, смешались и переплелись в три разные действительности. Такие же маки в окрестностях Эги — древней столицы Македонии, Гефестион под раскидистым дубом возле царского дворца, их мальчишеская болтовня. Потом всплыли другие маки — в Каппадокии, снова Гефестион — сидит на коне с той проклятой небрежной грацией, которая раз и навсегда приговорила Александра к смирению. Припомнился и тогдашний рой мыслей в голове:
— …Я понял теорему наконец…
— …Смотри, какие странные оранжевые маки, я такие уже где-то видел…
— …Как жаль, что я промахнулся на охоте, а ведь пока не убью вепря, не смогу лежать со всеми на пиру…
— …Овцы смешные, а какое обилие аистов…
— …Как родители не понимали, что я люблю их обоих, так и Гефестион не понимает, что я люблю их обоих…
— У этих черных утят такие огромные лапы… — Это был голос Таис. Голос из «сейчас» примешался ко всем голосам из прошлого — мальчишескому голосу Гефестиона, его взрослому голосу, высказанным и невысказанным мыслям Александра. — О чем задумался свет моих очей божественный Искандер? — Таис села перед ним на траву, держа в руке хвостатые лилии.
— Рой мыслей, как всегда. Что ты говорила?
— Эти черные утята бегают по воде, по листьям, так смешно! А лапы у них такие огромные.
— Потому они и могут бегать по воде, а кроме того, отлично плавать.
— Я рада, что у меня не такие огромные.
— …но зато вечно холодные. — Он погладил ее мокрые ноги.
— О чем ты думал, выдели из роя отдельные мысли.
— Вспоминал Каппадокию.
— Каппадокию? Почему? — Таис удивила и тема воспоминаний, и сам факт, что он вспоминает. Никогда раньше он не жил прошлым.
— Там были похожие места: озера, буйная зелень, оранжевые маки.
— А ведь действительно. Сейчас и я вспомнила. Я тогда еще удивилась их оранжевости.
«Мы все трое этому удивились», — подумал Александр и продолжил вслух:
— Интересно, как все повторяется. Такое же и одновременно не такое. Как будто в разное время, в разных местах попадаешь в один мир. Или параллельный… Хорошо ли это, и надо ли над этим задумываться? Древние говорили, нет большего наслаждения, чем наблюдать и познавать мир. А ведь это чревато. Рискуешь утратить чувство радости жизни.
— О да! Давай лучше о радости жизни, — ухватилась за слово Таис.
— Да, Каппадокия. Жилища-пещеры в скалах, оранжевые маки, цветущие поляны желтых адонисов, среди них причудливо выветренные глыбы-горы, сизые голуби, живущие в их расщелинах.
Таис согласно и радостно кивала.
— Совы, филины с их уродливыми птенцами — красноглазыми и лохматыми.