Конечно, Фивы нарушили устав Союза. Их союз с Персией был величайшим предательством. Однако наказание превысило меру справедливости. Оно коснулось не только Фив, но и всей Эллады, а в конечном счете и самого Коринфского союза. Александру едва ли следовало радоваться своему превзошедшему все ожидания военному успеху. Пусть греки, скованные ужасом, прекратили всякое сопротивление, а царь простил остальные греческие государства и даже отказался от преследования афинских подстрекателей; какое все это имело значение, если гегемон Союза стал теперь для греков символом смерти? Правда, Союз, как таковой, продолжал существовать, но все надежды, которые возлагали на него Филипп и Александр, были теперь потеряны. Хотя на следующий год союзники и отправились с Александром в поход против персов, но доверять их контингентам теперь уже не приходилось. Они стали просто заложниками, дабы предотвратить новые мятежи. Да и сам Александр хорошо понимал, что он больше уже не мил эллинам. Может быть, именно поэтому он особенно много говорил о панэллинском характере Персидского похода. Когда впоследствии Александр встречал рассеявшихся по миру фиванцев, он был с ними особенно милостив. Однако вызвать прежнее воодушевление греков было уже невозможно, скорее этого можно было ожидать от бывших греческих наемников на персидской службе.
Победоносный год не принес желаемого успеха. Армии Александра удалось победить трех противников подряд на далеких друг от друга театрах военных действий. Но моральная победа была достигнута только на Балканах. Там варвары всячески стремились завоевать дружбу и милость Александра. Трибаллы и иллирийцы охотно шли в его войско, и даже воинственные кельты отказались от своих опасных планов. Казалось, унаследованное царем Балканское царство удалось укрепить. Труднее было утверждать то же о гегемонии в Союзе. Наоборот, отношения с эллинами стали более напряженными, чем раньше.
Мы подошли к началу Азиатского похода Александра против Персидской империи. Именно этого могущественного противника избрал Александр, чтобы помериться силами. Но если мы хотим понять политику Александра, который, став победителем, сам пошел по пути персидских царей, необходимо предварить дальнейшее изложение некоторыми замечаниями, и прежде всего описанием Персидской империи и даже более того, всего восточного мира.
Огромное Персидское государство с социологической точки зрения включало две совершенно различные области: одну — по преимуществу городскую, другую — сельскую. Городская культура преобладала в Анатолии, Месопотамии, Сирии, Палестине. К ней надо отнести также Переднюю Азию и Египет — страны, чья история в прошлом насчитывала немало блестящих страниц. Совсем иначе обстояло дело на Иранском плоскогорье. Жители здесь занимались скотоводством, а где позволяли условия, — садоводством и земледелием. Это было общество крупных и мелких землевладельцев. Они считались превосходными лучниками и наездниками, жили обычно в укрепленных замках, в бой выступали на конях в сопровождении конной свиты. Отношения зависимости в первую очередь зиждились на имеющихся земельных наделах. На верху иерархической лестницы стоял местный князь. В области культуры Иран хотя и дал кое-что, но не более, чем любое другое подобного типа сельское общество. Если сравнить иранцев[64] с представителями городских цивилизаций, то, конечно, они стояли неизмеримо ниже, особенно в организационной и технической сферах, а также в области искусства.
Принимая все это во внимание, мы без труда заметим известный параллелизм, на который исследователи не обращали достаточного внимания. Оказывается, по отношению к переднеазиатским городам Иран в общественном и культурном отношении играл такую же роль сателлита, как Македония в отношении городской культуры греков. Как в Македонии, так и в Иране мы видим простоту и естественность, любовь к охоте, быстрым коням, пирам. Здесь сохранялись рыцарские обычаи, зависимость мелких землевладельцев от крупных, иначе говоря, Иран стоял на ранней архаической ступени общественной жизни. И Иран, и Македония были окружены во многом превосходящими их странами, оказывающим на них влияние городским миром, который достиг исключительно высокого уровня. Но там высокая цивилизация стала уже рутиной и ощущалась некоторая усталость от нее. Так же как и в Элладе, в городах Передней Азии шла ожесточенная борьба за политические идеалы. И там и здесь сельские области отличались необыкновенной жизнестойкостью: ведь они не растратили себя в творческих исканиях и культурной деятельности.
64
Автор здесь и ниже называет «иранцами» только жителей Центрального Ирана, не включая в это понятие персов и мидян (на западе) и бактров и согдов (на востоке).