Метание копья явилось символическим актом, утверждающим новые правовые основы монархического строя. Александр основывал свои притязания на завоеванную копьем землю исключительно на праве сильного. Он исходил здесь в сущности из старой циничной морали греческих авантюристов и наемников, вся жизнь которых зависела от военной удачи.
Македонский царь мог бы сказать о себе то же, что говорил древний, нам неизвестный греческий поэт – наемный солдат:
Высадившись на берег, Александр направился К развалинам Трои [Юстин, 11, 5, 12]. Объяснений этому поступку много: и исключительная, отмеченная уже древними наблюдателями любовь к творчеству Гомера, и почитание Александром эпических героев, его легендарного предка Ахилла, и владевшее им непреоборимое стремление повидать достопамятные места, новые неведомые земли. Но поездка Александра в Трою являлась несомненно и политической демонстрацией, которая должна была лишний раз подчеркнуть историческую миссию Александра – прямого наследника и продолжателя Агамемнона и Ахилла, В Трое Александр принес жертву Афине Илионской, но преданию, покровительствовавшей грекам во время осады Трои; посвятив богам оружие, он взял вместо него другое, хранившееся, как рассказывали, со времен Троянской войны [ср.: Диодор, 17, 17, 7 – 18, 1]. Еще одну жертву на алтаре Зевса Александр принес Приаму, эпическому царю Трои, умоляя его не гневаться больше на его предков и сородичей, осаждавших знаменитый город. Но главная церемония состоялась у могилы Ахилла, которую Александр вместо со своими ближайшими дружинниками, по обычаю, обежал, сняв с себя одежды, а потом торжественно увенчал золотым венком; передавали, что подобный венец Александр возложил и на могилу Патрокла. Традиция донесла до нас и характерное высказывание Александра об Ахилле, который был счастлив, имея при жизни верного друга, а после смерти удостоившись того, что его подвиги воспел Гомер [Арриан, 1, 11, 7 – 12, 1; Плутарх, Алекс, 15]. Рассказывали также ([Плутарх, Алекс, 15], что Александру предложено было посмотреть лиру, якобы принадлежавшую Парису – тому самому, что похитил прекрасную Елену и из-за которого, собственно, произошла Троянская война. Александр будто бы в ответ заявил, что он ищет лиру Ахилла, с коею тот воспевал подвиги доблестных мужей.
Из Трои Александр отправился в Арисбу, где находилась вся его армия. По дороге он посетил еще один храм Афины; перед храмом в пыли лежала опрокинутая статуя Ариобарзана, персидского сатрапа Фригии. Местный жрец Аристандр истолковал этот факт как еще одно предзнаменование победы [Диодор, 17, 17, 6–7]. Традиция Диодора утверждает, что именно в этом храме Александр посвятил богам свое оружие и взял взамен то, что издревле хранилось там.
Действия Александра в Трое должны были, очевидно, побудить греческие города Малой Азии присоединиться к нему для совместной борьбы против персидского господства. Однако малоазиатские грек:! предпочитали выжидать. Исключение составил только г. Приап, сданный македонскому царю тамошними гражданами [Арриан, 1, 12, 7]. Про г. Лампсак рассказывали, будто его жители придерживались персидской ориентации; разгневанный Александр якобы хотел подвергнуть город страшной каре, и только Анаксимен, знаменитый оратор и писатель, сам происходивший из Лампсака, удержал его [Павсаний, 6, 18, 2–4; Вал. Макс, 7, 3, 4; Суда,
Причины, обусловившие поведение малоазиатский греков в начале войны, очевидны. Это прежде всего давние экономические связи с глубинными районами Малой Азии и Персидской державы в целом, Это и присутствие на западе Малой Азии значительной персидской армии, не уступавшей по численности армии Александра. Ко времени, когда греко-македонские войска высадились в Малой Азии, в эллинских городах на полуострове господствовали зависевшие от ахеменидского правительства олигархические режимы и тирании, пользовавшиеся поддержкой персидских гарнизонов.
Персидские войска, противостоявшие Александру, насчитывали около 60 тыс. человек [Юстин, 11, 6, 11]; они складывались из контингентов, находившихся под командованием Арсита – сатрапа приморской Фригии, Атизии – сатрапа собственно Фригии, Спифридата – сатрапа Лидии, Мифробузана – сатрапа Каппадокии, а также из отрядов греческих наемников, которыми командовал родосец Мемнон.
Последний – одна из наиболее примечательных фигур интересующей нас эпохи. Родившийся около 380 г., Мемнон ко времени своей встречи с Александром накопил большой военно-политический опыт. Он являлся правителем греческой Малой Азии, непосредственно прилегавшей к Эгейскому морю, и был кровно заинтересован в организации эффективного сопротивления Александру. Мемнон имел прочные родственные связи с сатрапами Фригии, активно участвовал в политической жизни Малой Азии. Наконец, Мемпон успешно сражался с Парменионом и Атталом, когда они по приказу Филиппа II высадились в Малой Азии.
На персидском военном совете у г. Зелеи Мемнон выступил со смелым предложением – отходить в глубь страны, разоряя и опустошая ее: Александр не сможет долго оставаться в стране, лишенной продовольствия. Однако этот план был отвергнут. Особенно возражал против него Арсит, заявивший будто бы, что не потерпит, если у его подданных сожгут хотя бы один дом. Персидские сатрапы Малой Азии не желали разорения своих владений; они, возможно, не слишком доверяли и Мемнону, полагая, что тот хочет затянуть войну из своих карьеристских соображений [Арриан, 1, 12, 8 – 10; Диодор, 17, 18, 2–4]. По некоторым сведениям, они рассчитывали просто убить Александра и тем прекратить войну в самом начале.
Сражение состоялось у р. Гранин (соврем. Бигачай), впадающий в Пропонтиду (соврем. Мраморное Море). Источники сохранили [Арриан, 1, 13–16; Диодор, 17, 19–21; Плутарх, Алекс, 16] различные, во многом не согласованные между собой описания боя, однако в целом ход его более или менее ясен. Персидские войска располагались на крутом и обрывистом правом берегу реки: конница, выстроенная вдоль берега, и в некотором отдалении за нею – греческие наемники-пехотинцы. Используя преимущества местности, персидское командование рассчитывало не допустить переправу и заставить Александра потерять время на маневрирование. Когда Александр приблизился к реке, Парменион, как рассказывали, обратился к царю с советом воздержаться от немедленной переправы. Он предупреждал, что персы нападут на македонян, выходящих из реки, и попытка форсировать Граник закончится тяжелой неудачей, а поражение в начале войны отрицательно скажется на всей ее судьбе. Между тем, став лагерем на левом берегу Граника, македоняне вынудили бы врага отойти, так что на следующий день они переправились бы без серьезных затруднений. «Я все это понимаю, – отвечал будто бы Александр, – но мне было бы стыдно, что я без труда преодолел Геллеспонт, а этот крохотный ручеек помешает мне переправиться сейчас же, как мы есть!». В этом рассказе, восходящем к официальной македонской традиции, чувствуется стремление противопоставить старческую мудрость и предусмотрительную осторожность Пармениона юношеской решительности и безоглядной храбрости Александра, которому было в тот момент (начало июня 334 г.) всего около 22 лет. Хотя все обстоятельства как будто свидетельствовали в пользу Пармениона, права оказывается молодость, не желающая принимать в расчет даже самые «благоразумные» соображения. В результате Парменион со всем его опытом и знаниями остается посрамленным. Чувствуется здесь, однако, и другое: Парменион хочет руководить Александром; Александр, поступающий наперекор его советам, утверждает свою самостоятельность. Пока он шуткой ставит Пармениона на место; пройдет еще немного времени и тлеющий, постепенно все более разгорающийся конфликт разрешится гибелью упрямого старика и его сына Филоты.