По дороге македонян встретили послы от Спитамена и Датаферна (их соучастником, по словам Руфа, был и Катен из Паретаки) – знатных согдийцев, находившихся в окружении Бесса, – с предложением выдать последнего, если Александр пошлет к ним хотя бы небольшой отряд. Александр отправил Птолемея, сына Лага, и тот, сделав за четыре дня десятидневный переход, прибыл к селению, где они находились. Оказалось, что Спитамен и другие заговорщики уже ушли, бросив Бесса на произвол судьбы.
По приказу Александра Бесса доставили к нему голым и в ошейнике. Встреча противников состоялась на дороге, по которой шла македонская армия. Александр спросил Бесса, как он смел поднять руку на Дария III – своего царя, родственника и благодетеля. Бесс отвечал, что так решила вся свита Дария, надеясь войти в милость к Александру. Александр велел бичевать Бесса, а глашатаю объявлять, в чем его вина, Когда избиение, наконец, прекратилось, Бесса отправили в Бактры, а оттуда, обрубив ему нос и кончики ушей, – в Экбатаны [Арриан, 4, 7, 3] на казнь [там же, 3, 29, 1 – 30, 5; Руф, 7, 4, 1–5, 43; Диодор, 17, 83, 7–8]. Там для свершения кровной мести Бесс был передан ближайшим родственникам Дария [ср.: Юстип, 12, 5, 10–11]. Они всячески издевались над ним: отрезая маленькие кусочки его тела, они метали эти «снаряды» из пращей [Диодор, 17, 83, 9], По свидетельству Плутарха [Алекс, 43], Бесса привязали к верхушкам двух согнутых деревьев, а потом деревья отпустили – и его тело было разорвано пополам. Имелись и другие рассказы о казни Бесса. Как бы то ни было, он погиб лютой смертью после долгих мучений.
Армия Александра двигалась к Маракандам (соврем. Самарканд) – столице Согдианы [Арриан, 3, 30, 6]. На ее пути на правом берегу Окса находился небольшой городок, куда еще в первой половине V в. был переселен из Милета род Бранхидов, участвовавший в осквернении Дидимейона – одной из наиболее почитаемых греческих святынь. С тех пор Бранхиды почти полтора столетия жили в Средней Азии: сохранив греческие обычаи и до известной степени греческий язык, они усвоили и местный, согдийский [Руф, 7, 5, 29], а также, по-видимому, местные нравы.
Бранхиды радостно встретили греко-македонскую армию и сдались без сопротивления. Однако Александр решил на их примере показать, что он, как и: раньше, – прежде всего мститель за оскверненные греческие храмы; судьба Бранхидов должна была продемонстрировать эллинство Александра, которое ничуть не стало меньше оттого, что он усвоил какие-то привычки персидских владык и стал именоваться царем Азии.
Вопрос, как поступить с Бранхидами, Александр передал на рассмотрение милетян, служивших в его армии. Мнения разделились, и тогда царь заявил, что он сам обдумает, какие меры надлежит предпринять. На следующий день, вступив с небольшим отрядом в город и окружив его стены своими солдатами, Александр дал сигнал к избиению безоружных жителей и разграблению «убежища предателей». Воины Александра буквально стерли поселение Бранхидов с лица земли, разрушили стены, выкорчевали деревья, оставив после себя бесплодную пустыню.
Однако своей цели Александр не достиг. Руф [7, 5, 28–35] несомненно выражает мнение, широко распространенное в кругах, враждебных Александру, когда заключает свой рассказ о расправе над Бранхидами следующими словами: «Если бы это было замышлено против самих предателей, оно казалось бы справедливым наказанием, а не жестокостью; теперь же за вину предков расплачивались потомки, которые даже и Милета не видали, а потому и Ксерксу не могли его предать» [об этом эпизоде см. также: Страбон, 11, 518; 14, 634; Диодор, Содерж., 17, 20; Плутарх, О запоздалом мщении богов, 557]. Александр опоздал: в основу своих действий он положил древние представления, согласно которым за кощунство отвечает не только тот, кто его совершил, но и все его сородичи: как предки, выбрасывавшиеся из могил, так и потомки. Оппозиция противопоставила ему принцип личной ответственности человека только за его собственные поступки. С этой точки зрения, расправа над Бранхидами выглядела бессмысленным злодейством, особенно чудовищным в глазах греков еще и потому, что была совершена над эллинами, добровольно предавшимися Александру.
Расправа над Бранхидами должна была иметь и еще одно последствие. Вступив на территорию Согдианы, греко-македонские войска натолкнулись на сопротивление местного населения; Александру пришлось иметь дело с народной войной согдийцев против чужеземных захватчиков. Причины этого явления следует искать в особенностях социально-экономического строя и политической жизни среднеазиатских обществ последней трети IV в.
Насколько об этом можно судить, Средняя Азия интересующего нас времени переживала эпоху формирования классового общества и городской цивилизации. Ее население, ведшее скотоводческо-земледельческое хозяйство со слаборазвитым обменом, еще не было так глубоко, как это имело место, например, в Вавилонии, заинтересовано в поддержании политических связей с Персией и Западной Азией. Оно ощущало власть Ахеменидов в общем только как чудовищный налоговый и повинностный пресс, хотя ахеменидским царям и удалось, вероятно, ценой значительных политических уступок обеспечить себе поддержку местной знати.
В Средней Азии неоднократно происходили антиахеменидские восстания, а Хорезм в IV в. обрел политическую самостоятельность. Армия Александра несла в Бактрию и Согдиану иго, ничуть не легче предыдущего, а трагедия Бранхидов заставляла видеть в ней жестокую враждебную силу. Не сумел Александр привлечь на свою сторону и местную аристократию, которая рассчитывала, пользуясь крушением Ахеменидов, завоевать и сохранить в будущем независимое положение.
Сведения наших источников об обстоятельствах, при которых Мараканды оказались в руках македонян, не вполне ясны. Руф [7, 6, 10] говорит, что «оставив в городе гарнизон, он (Александр. – И. Ш.) соседние деревни опустошает и сжигает». Учитывая, что Мараканды, по свидетельству Руфа [там же], были окружены стеной, длину которой источник определяет (очевидно, с известным преувеличением) в 70 стадий |(около 13 км), и что крепость внутри города была защищена еще одной стеной, трудно предположить, чтобы при сколько-нибудь серьезном сопротивлении местного населения город мог быть захвачен без длительной осады и кровопролитного штурма. Остается, следовательно, допустить, что жители Мараканд сдались без боя. Разорение окрестных поселков свидетельствует, однако, что за пределами городских стен, вероятнее всего, при фуражировке и реквизициях продовольствия и скота Александру пришлось столкнуться с противодействием, на которое он ответил жестокой расправой.