Выбрать главу

Птолемей, подавшись вперед, вытянул морщинистую покрытую веснушками руку и ласково почесал кошачью шею над изящным ошейником, щедро украшенным мелкими самоцветами. Гибкое сильное животное выгнуло дугой гладкую, с бронзовым отливом спинку и с наслаждением потянулось, издав громкое довольное урчание.

— И все-таки, — продолжил сын, — тебе пора перевести библиотеку в более просторное помещение. На самом деле для всего этого нужен уже целый дом.

— Ты построишь его после моей смерти. И достойное место должна занять там моя новая книга.

Тут молодой человек заметил, что отец выглядит таким же самодовольным, как и его кот. Разве что не урчит.

— Отец! Неужели ты намекаешь, что наконец-то закончил свой труд?

— Буквально только что поставил последнюю точку.

Птолемей-старший показал на восковую табличку, где над последним затейливым росчерком стила было начертано: «ТАК ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ИСТОРИЯ ЖИЗНИ АЛЕКСАНДРА». Его наследник, обладавший чуткой и нежной душой, наклонился и обнял отца.

— Мы должны устроить публичные чтения! — воскликнул он. — В нашем Одеоне, конечно. Ведь уже почти все переписано набело. Я организую их в следующем месяце, тогда мы успеем оповестить всех, кого нужно.

С самого детства этот поздний ребенок неизменно взирал на своего отца снизу вверх, как на очень мудрого и выдающегося во всех отношениях человека. Он знал, что законченный сегодня труд начат еще до его рождения, и ему очень хотелось, чтобы автор успел убедиться, что поработал не зря и на славу, ведь старость так скоротечна. В голове его уже мелькали имена ораторов и актеров, славившихся звучными и красивыми голосами. Птолемей понимал, о чем думает сын.

— Да, — вдруг сказал он, — мы должны выжечь отраву, пущенную в мир Кассандром. Всему свету известно, что я был с Александром от начала и до конца. Необходимо обнародовать жизнеописание побыстрее. Слишком много зла.

— Кассандр?

Молодой человек смутно помнил о каком-то умершем лет пятнадцать назад македонском царе с таким именем, наследниками которого, кажется, стали два злополучных сына, вскоре последовавших за своим родителем в иной мир. Вся эта история уже словно бы принадлежала к далекому и размытому прошлому, тогда как Александр, умерший намного раньше, представлялся ему настолько живым, что, казалось, мог сейчас войти в библиотеку. Птолемею-младшему не было нужды даже читать отцовский труд, он с детства слишком многое слышал о славном герое и теперь знал о нем чуть ли не все.

— Что это за Кассандр?

— О, я надеюсь, что боги низвергли этого злодея в бездну Тартара. — Вялые складки старческого лица вдруг затвердели, на мгновение оно стало пугающе-грозным. — Он убил сына Александра… я в этом уверен, хотя прямых доказательств и не нашлось. Кассандр так хорошо опекал мальчика, что народ даже не знал, как тот выглядит: все попытки людей увидеть будущего царя пресекались. Кроме жены и сына, на совести этого негодяя и мать Александра. Но, не удовлетворившись всеми этими злодеяниями, Кассандр подкупил ученых афинского Ликея и, воспользовавшись их неведением, очернил память Александра. Теперь Ликею никогда не отмыться. И поделом. Поделом также, что сам клеветник сгнил заживо еще до смерти, а его сыновья убили свою собственную мать… Да, устроим публичные чтения. А потом сделаем несколько копий с моей книги. Я хочу послать их в Ликей, Академию и в Косскую школу. И одну копию, разумеется, на Родос.

— Разумеется, — согласился сын. — Не часто родосцам выпадает счастье приобщиться к божественным откровениям.

Они с усмешкой переглянулись. После снятия знаменитой осады Птолемей на Родосе был причислен к богам. Старик погладил кота, снисходительно подставившего ему для привычной ласки свой рыжеватый живот. Младший Птолемей выглянул в окно. Ослепительная вспышка заставила его зажмуриться. Золотой лавровый венок на гробнице вдруг полыхнул, отразив солнечные лучи. Сын повернулся к отцу.

— Да, много погибло великих людей. Под рукой Александра они дружно бежали вместе, точно кони, запряженные в одну колесницу. А когда он умер, они словно лишились возничего, заартачились и понесли. И как неуправляемые лошади, в итоге сломали себе шею.

Задумчиво поглаживая мягкую кошачью шерстку, Птолемей медленно покивал.

— Да. Таков Александр.

— Но, — вдруг потрясенно сказал молодой человек, — ты ведь обычно мне говорил…

— Да-да. Говорил. Но правда и то и другое. Таков Александр. Все дело в нем.

Старик взял со стола табличку, ревниво оглядел ее и положил обратно.

— Мы оказались правы, — сказал он, — приписывая ему божественное происхождение. Александр обладал тайным знанием. Казалось, он был способен воплощать в жизнь все, чего ему только хотелось. И он воплощал. Но цена оказалась чересчур высока, когда умерла его вера в нас. С ним мы совершали невообразимые подвиги. Он был человеком, отмеченным богом, а мы были всего лишь людьми, отмеченными им, но мы этого не сознавали. Мы тоже мечтали о чудесах, понимаешь?

— Понимаю, — ответил сын, — но все твои Соратники печально закончили, а ты достиг процветания. Не потому ли, что тебе удалось похоронить его здесь?

— Возможно. Ему нравилось, чтобы все вокруг было красиво. Я увез его от Кассандра, а он никогда не забывал доброты. Да, возможно… Но все-таки, когда он умер, я понял, что он забрал свою тайну с собой. С тех пор мы уподобились самым обычным людям, со всей их ограниченностью. Познай себя, говорит божество в Дельфах. Ничего сложного.

ΟТ АВТОРА

Обиженный невниманием кот спрыгнул к хозяину на колени и начал сворачиваться в клубок. Птолемей отцепил когти рыжего красавца от мантии и поставил его обратно на стол.

— Не сейчас, Персей, мне нужно еще поработать. Мой мальчик, пригласи ко мне Филиста, он лучше всех знает мой почерк. Я хочу успеть присмотреть за тем, чтобы писцы все верно скопировали. Ведь бессмертным меня считают только на Родосе.

После ухода сына старик трясущимися руками решительно придвинул таблички к себе и аккуратно разложил их. В ожидании писца подойдя к окну, он задумчиво посмотрел на гробницу. Листья золотого лаврового венка, овеваемые бризом Средиземного моря, трепетали, словно живые.

Жизнь Александра окружена множеством тайн, и чуть ли не самой странной из них является его отношение к собственной смерти. О смелости этого царя слагались легенды, в пиковых ситуациях он всегда шел туда, где опаснее всего. Если даже он верил, что был зачат богом, то в Древней Греции подобная избранность вовсе не обеспечивала бессмертия. После нескольких тяжелых ранений и затяжной борьбы с трудноисцелимыми заболеваниями можно предположить, что человек, прекрасно понимающий, насколько непредсказуемо воинское бытие, опомнится и что-либо предпримет, чтобы хоть как-то обезопасить себя. Однако ничто земное, казалось, не волновало его, даже наследником он надумал обзавестись лишь в последний год жизни, когда почти гибельная рана, полученная им в Индии, должно быть, дала ему почувствовать, что неукротимая жизненная сила в нем начинает слабеть. Навсегда останется загадкой, какой психологический барьер помешал лидеру с такими обширными планами на будущее бороться за продление собственных дней.

Если бы выжил Гефестион, то, судя по всему, ему и было бы завещано регентство. Согласно историческим свидетельствам, он был не только верным другом и, вероятно, любовником Александра, но и умным, сведущим во многих вещах человеком, благожелательно относившимся ко всем идеям своего царственного наперсника, особенно связанным с управлением государством. Неожиданная смерть Гефестиона, видимо, резко подорвала уверенность Александра в себе, и это потрясение, скорее всего, в какой-то мере приблизило его собственную кончину. Но даже в последние свои дни, уже на смертном одре, он продолжал планировать будущие походы, пока голос не отказал ему. Возможно, именно Александр достоин того восклицания, какое Шекспир вложил в уста Юлия Цезаря: «Трус умирает много раз до смерти, а храбрый смерть один лишь раз вкушает!»

[3]

Последовавшая за смертью Александра кровавая неразбериха ничуть не чернит его как вождя. Напротив, для того времени требования Александра к своим подчиненным были очень высокими, и он жестко обуздывал в своих помощниках тягу к предательству и бесчестным поступкам, это все проявилось в них лишь с потерей узды. Если его и можно в чем-либо обвинить, то только в том, что он не озаботился устройством достойного династического брака и не обзавелся наследником до похода в Азию. Если бы в год кончины великого полководца сыну его было лет тринадцать-четырнадцать, то македонцы даже и не задумались бы ни о каких других претендентах на трон.