— Вот здорово! — обрадовался мальчик. — Так им и надо!
— У них конечно была какая-то свита в зале — так двери заперли. Чтобы в Сардисе ничего не узнали, в живых нельзя было оставить никого. А потом можно было сказать, что они попали в руки бандитов, когда возвращались через Фракию. Когда всё было закончено, их зарыли в лесу. Как рассказывал мне тот старик, юный Александр сказал тогда: «Вы пришли за землёй и водой — хватит с вас одной земли».
Филипп закончил свой рассказ и теперь любовался реакцией сына. С тех пор как научился говорить, мальчик всю свою жизнь, постоянно слушал рассказы о мести. В Македонии не только в каждом древнем роду, но и в каждом крестьянском селении были свои истории такого рода. Он всегда воспринимал их, как театральные представления; и теперь на его пылающем лице отражались видения, проносившиеся перед глазами.
— Значит, когда царь Ксеркс пришёл, Александр стал воевать с ним?
Филипп покачал головой.
— Нет. К тому времени он уже стал царем, и знал что ничего не сможет сделать. Так что пришлось ему повести своих людей за Ксерксом, вместе с другими сатрапами. Но перед великой битвой под Платеями он сам поехал ночью в лагерь греков и рассказал им расположение персидских войск. Может быть, как раз это и решило исход.
Мальчик покраснел и нахмурился с отвращением. Потом сказал:
— Ну что ж. Он, конечно, умно сделал. Только я бы лучше сразился с персами.
— Вот как? — улыбнулся Филипп. — Я, пожалуй, тоже. Если живы будем — кто знает!..
Он поднялся со скамьи и оправил на себе отбеленную мантию с пурпурной каймой.
— Во времена моего деда спартанцы вступили в союз с Великим Царем, чтобы удержать свою власть на юге. А тот взял за это греческие города в Азии, которые до того были свободны. И с тех пор никто еще не смыл этого позора с лица Эллады. Никто не смог бы выстоять против Артаксеркса и спартанцев, когда они вместе. И я вот что тебе скажу. Эти города не освободить, пока все греки не объединятся вокруг общего вождя. Быть может, Дионисий Сиракузский был подходящий человек, но ему хватало хлопот с Карфагеном; а сын его — дурак, растерял всё что было… Но еще придет время!.. Ладно, поживем-увидим. — Он улыбнулся и мотнул головой. — Слушай, неужто ты не мог найти никого получше, чем этот чудовищный урод? Я поговорю с нашим охотником и подыщу тебе настоящую собаку, хорошей породы.
Мальчик вскочил и загородил собой пса, ощетинившего загривок.
— Я люблю его!
В голосе Александра звучала не слабость, а смертельный вызов.
— Ну ладно, ладно, — сказал Филипп, пряча разочарование. — Этот зверь твой, и никто на него не покушается. Я просто подарок тебе предлагал.
Мальчик ответил не сразу, но в конце концов произнес:
— Спасибо, отец. Только я думаю, он будет ревновать и убьёт другого. Он ведь очень сильный.
Пёс уткнулся носом ему подмышку, и так они стояли рядом, не-разлей-вода. Филипп пожал плечами и пошёл во дворец.
А Александр со своим псом затеяли возню на траве. Пёс наскакивал и толкал его осторожно, словно играл с подрастающим щенком. Потом они упали рядом и задремали, обнявшись. Пригревало солнце. Перед глазами Александра снова проносились картины из отцовского рассказа. Зал в Эгах; разбросанные кубки, блюда, подушки; и персы валяются в запекшейся крови, как троянцы на стене у мамы… В дальнем углу зала, где убили челядь, сопровождавшую послов, ещё сражается тот юноша, что приехал сегодня. Он ещё жив, один, и держится против десятка нападающих… «Стойте! — закричал принц. — Не смейте его убивать, это мой друг!..» Когда пёс разбудил его, начав чесаться, — они как раз уезжали верхом на конях, украшенных перьями. Уезжали в Персеполь.
Нежаркий летний день клонился к вечеру. На солёное озеро Пеллы упала тень островной крепости, где сокровищница и тюрьма; в окнах вверх и вниз по городу засветились лампы; дворцовый раб вышел со смоляным факелом зажечь большие чаши, что держат сидящие львы у подножья парадной лестницы; с равнины доносилось мычание коров, их домой загоняли; а вдали на горах, обращённых к Пелле затенёнными восточными склонами, заискрились в серой мгле первые костры.
Мальчик сидел на крыше дворца и глядел вниз: на город, на лагуну, на маленькие рыбачьи лодки, возвращавшиеся к своим стоянкам… Ему пора было укладываться спать; поэтому он и прятался от няньки, надеясь повидаться с матерью. Быть может, она позволит ему не ложиться? А рабочие, чинившие крышу, ушли, не убрав лестниц. Разве можно упустить такой случай!..
Он сидел на черепице из пентеликского мрамора, что привез когда-то морем царь Архелай. Под бёдрами водосточный желоб, между коленками — антефикс в форме горгоньей головы, краски ее поблекли под ветрами и дождем… Ухватившись за ее волосы-змеи, он глянул вниз, осваиваясь с высотой, с которой придется спускаться. Высоко. А страшно-то как!.. Это, наверно, земные демоны пугают снизу. Но всё равно придется смотреть в их сторону на обратном пути, так что лучше сладить с ними заранее…
Вскоре они поддались. Эти твари всегда так, если сам не поддаешься. Он съел кусок черствого хлеба, который стащил себе вместо ужина. На ужин было горячее молоко с вином и медом, запах — ну до того заманчивый был!.. Но даром ничего не дается: за ужином всегда ловят и отправляют спать.
Снизу донеслось блеяние. Значит черного козла уже привели. Теперь еще чуть-чуть — и пора. А заранее разрешения спрашивать — ну уж нет: никто никогда ничего не разрешает. Но уж если он будет там, она ж его не прогонит!..
Он начал осторожно спускаться по лестнице. Перекладины разнесены широко, в расчете на взрослого… Но побежденные земные демоны держались поодаль, так что он пел — не вслух, конечно — победный пеан. Ну вот, теперь с нижней крыши на землю… Там никого не было, кроме нескольких рабов, закончивших все дела и возвращавшихся к себе. Во дворце его наверняка ищет Гелланика, так что надо обойти снаружи… Она уже не могла с ним управиться; так мама говорила, он сам это слышал, своими ушами.
Зал был освещен. Внутри кухонные рабы болтали по-фракийски и двигали столы. А снаружи, прямо перед ним, обходил свой участок стражник. Это Менест шел навстречу, его издали можно было узнать по роскошной рыжей бороде. Мальчик улыбнулся ему и помахал рукой.
— Алекса-андр!.. Алекса-андр!..
Голос Ланики донесся из-за угла, откуда он сам только что вышел, — значит она сама пошла его искать. Вот-вот она его увидит, деваться некуда… Он кинулся бежать, но в то же время думал, искал выход. Есть выход — Менест!
— Быстро! — прошептал он. — Спрячь меня под щитом!
Не дожидаясь, пока Менест его поднимет, он вскарабкался на него и обхватил руками и ногами. Жесткая борода щекотала шею.
— Обезьяныш! — проворчал Менест, подавляя смех.
Он прижал его щитом, а сам привалился спиной к стене. И как раз вовремя. Гелланика прошла мимо, сердито ворча; но слишком хорошо была она воспитана, чтобы обращать внимание на солдат.
— Куда ты подевался?! Мне что, делать нечего?!..
Мальчик сжал на прощание шею Менеста, соскользнул на землю и умчался.
Он шёл кратчайшим путём, стараясь не вляпаться в грязь, — нельзя же приходить на богослужение запачканным! — и благополучно добрался в тот угол сада, где задний выход из покоев матери. Снаружи на ступенях уже ждали женщины; пока не много, и факелы ещё не зажжены. Он не стал подходить к ним, а спрятался за живой изгородью: он вовсе не хотел, чтобы его увидели, пока не придут в лес. А дорогу он и сам знал.
Неподалеку святилище Геракла, его предка по отцовской линии. Внутри маленького портика синяя стена темнеет в вечерних сумерках, но бронзовая статуя ярко блестит, и её агатовые глаза отражают последний свет. Царь Филипп освятил эту статую вскоре после того как вступил на престол. Ему было двадцать четыре тогда; а скульптор знал, как обращаться с заказчиком, — и сделал Геракла примерно того же возраста, только безбородого, по южной моде. Волосы статуи и львиная шкура позолочены… Клыкастая морда льва надета капюшоном на голову Геракла, а остальная часть шкуры плащом свисает на спину… Эту голову скопировали потом и стали чеканить на монетах Филиппа.