Ребята выжидающе смотрели на строптивого новичка.
Матросов не хотел ударить лицом в грязь.
— Подумаешь, «в одну точку». Пустое дело!
Но мастер сразу заметил, что молоток непослушен в руке новичка, и велел ему сначала бить деревянным молотком по деревянной колодке.
— Это насмешка! — вспылил Матросов. — Не буду!
— Вот он какой! Видали? — крикнул Брызгин.
Мастер посоветовал Брызгину и всем воспитанникам заняться своим делом, а сам сдержанно, но сурово стал разъяснять Матросову:
— Обучение твердости и точности удара, умение попадать в определенную точку — это не насмешка, а важное дело. Ну-с! Пробуй.
Нет, мастер, кажется, не издевается над ним. И Матросову теперь даже лестно, что мастер уделяет ему так много внимания. Некоторое время он ожесточенно ударяет молотком, косясь на ребят и прислушиваясь, не смеются ли они.
Но ребята увлечены своим делом. Лишь изредка Матросов слышит их непонятные слова. Брызгин особенно щеголяет ими. «Рейсмус»[14], «крейцмейсель»[15], «микрометр»[16],— то и дело говорит он. Сашка с ненавистью косится на Брызгина, в душе завидуя ему: тот так уверенно обрабатывает напильником деталь, время от времени обмеряя ее каким-то замысловатым инструментом.
Когда мастер вышел, Матросов сразу же накинулся на Брызгина: «Доносчик! Я так проучу тебя — век помнить будешь!» — и замахнулся молотком.
— Ты не очень-то расходись! — предостерегающе зашумели ребята. — Брызгин прав! С него работу спрашивают.
Тогда Сашка начал подтрунивать над Брызгиным:
— Строит из себя мастера, а сам-то без году неделю работает, еще не умеет нос утирать.
Но ребята и теперь не поддержали его. Кто-то язвительно спросил:
— А сам что умеешь? Только языком болтать?
— Он и деревянным молотком здорово кует подковы, — засмеялся Брызгин.
— А ты, Брызгин, в огонь масла не подливай, — серьезно сказал Чайка.
Матросов не стерпел, швырнул молоток:
— Не буду деревом по дереву бить! Нечего издеваться, насмешки строить.
Виктор Чайка — староста корпуса, куда поместили Матросова, — хотел шуткой успокоить его.
— Деревом по дереву, говоришь? — подмигнув, тряхнул он белесым вихром. — Это, брат, первая технологическая операция. Надо все по порядку. А ты больно прыткий. Не хочешь ли сразу взяться за циклоидальное зацепление?
— И ты насмешки строишь? — возмутился Матросов и гневным взглядом смерил обидчика.
Виктор Чайка выше его на целую голову; на верхней губе у него уже белеет пушок, и, видно, он гораздо сильнее. Но Сашка пригрозил ему:
— Гляди, чтоб я молотком не зацепил твой циклоедальный нос.
— Или пусть призму прямолинейную выпиливает, — сказал Брызгин, надув толстые щеки и прыснув со смеху.
От обиды у Матросова перехватило дыхание. Непонятные слова, казалось, произносили тут нарочно, чтоб больше унизить его и потешиться над ним.
— Ну, хватит шутить! — сказал Виктор Чайка, доброжелательно взглянув синими глазами на Матросова.
— А ты не кипятись и не задавайся. У тебя гонору, будто стал уже слесарем шестого разряда, а сам едва на дюйм выше верстака поднялся. Учись, поможем!
— Плевать мне на вас! И без вас обойдусь.
— Зачем ему помогать? — сказал Брызгин. — Его трудней научить слесарному делу, чем медведя песни петь. Его интересует совсем другая специальность.
— Какая? — безобидно спросил Чайка.
Брызгин насмешливо запел: «Бродяга, судьбу проклиная, тащится с сумой на плечах».
— Замолчи ты, шептун-задавака! — крикнул Матросов. — Вот он всегда мне этим глаза колет! Я не бродяга! Понятно? Я путешествовал! Ясно? Я Алмазную гору… — он убежал из цеха.
Чайка накинулся на Брызгина:
— Ты сам, Гошка, вредный человек. Зачем парня в самое больное место колешь? Тебя тоже драчевым напильником прочистить надо.
Глава VII
«Осколок старого мира»
ечером, томясь от скуки, Матросов зашел в клуб.
Виктор Чайка задушевно играл на баяне, ребята замирали, слушая его.
Прислонясь к стене, заслушался и Сашка.
— Хорошо, Чайка! Здорово, Витька! — кричали гармонисту.
Потом Еремин, скуластый парень, отменный рассказчик, выдумщик и чтец, рассказывал сказки, представлял в лицах басни Крылова. Ребята хохотали.
А в другом углу Брызгин показывал ребятам на витрине рисунки:
— Вот бился, бился, никак не схватишь живую воду реки Белой, когда она, понимаешь, бликует на солнце. Ну, как у Айвазовского играет море или у Куинджи Днепр при луне! А снег на зеленых елках — здорово… Белый-белый, аж глазам больно!