Быть может, такого откровенного признания и не было в действительности, но анекдот этот, во всяком случае, драгоценен как выражение .сознания современников о размерах зла. Брали взятки все, кто только имел возможность. К концу царствования Петра не было ни одного из крупных сановников, который не побывал бы под следствием, не был бы уличен во взяточничестве или слишком бесцеремонном обращении с казенным добром. Обер-фискал Нестеров подвергся мучительной казни; один из гуманнейших и знатнейших людей того времени, сибирский губернатор князь Гагарин оказался виновным в неслыханных грабительствах и публично казнен. Даже такой человек, как Яков Федорович Долгорукий, во многих случаях являвший пример высоких гражданских доблестей, не гнушался добровольных приношений просителей; даже ученый Брюс, по-видимому, имевший только одну страсть – свою обсерваторию, был обвиняем в злоупотреблениях. Меншиков, таким образом, далеко не был исключением и если брал “больше и приметнее других”, то лишь потому, что ему представлялось для этого больше случаев.
Читая о многочисленных следственных комиссиях, имевших целью изобличение Меншикова, о том, что несмотря на все принесенные им повинные за ним постоянно оказывались все новые и новые грехи, невольно задаешь себе вопрос: каким образом, помимо всяких понятий о честности и долге, этот бесспорно умный и расчетливый человек мог в такой степени рисковать своим блестящим, совершенно исключительным положением из-за благ, которых и без того у него было много, как мог он позволять себе такое бесцеремонное присвоение казенных денег (казнокрадство преследовалось царем гораздо строже, чем взяточничество), зная очень хорошо, что за ним следят зоркие глаза врагов, которые не замедлят воспользоваться всякой его оплошностью, зная, наконец, нрав своего повелителя, который в припадке гнева мог когда-нибудь забыть все доводы рассудка и угостить его таким отеческим увещанием, после которого ему волей-неволей пришлось бы прекратить навсегда свои подвиги?
По-видимому, на этот вопрос есть только одно удовлетворительное объяснение – влияние господствующей страсти, заставляющей человека удовлетворять ее всеми возможными способами, заглушающей в нем все доводы рассудка, даже инстинкт самосохранения. Но ближайшее знакомство с эпохой и тут открывает целый ряд данных, свидетельствующих о том, что Меншиков вовсе не был таким чудовищем алчности, каким его принято изображать, и что, по пословице l'occasion fait le voleur[7], часть его вины падает на ту обстановку, в которой он грешил.
Панегиристы Петра Великого в числе его добродетелей указывают, между прочим, на необыкновенную простоту его образа жизни и привычек. Это опять-таки факт, не подлежащий сомнению. Лично на себя царь тратил очень мало, одевался чрезвычайно просто, носил платье и белье, неоднократно заштопанные руками его “сердечного друга Катеринушки”. Получая жалованье в качестве морского или сухопутного офицера, он говорил: “Эти деньги собственно мои; я их заслужил и могу употреблять по произволу, но с государственными доходами поступать надлежит осторожно; об них я должен отдать отчет Богу”. Прекрасные слова; но при всей своей простоте Петр был большой охотник попировать. Он любил всевозможные празднества, сопровождавшиеся грандиозными выпивками, любил фейерверки, маскарады и другие увеселения, отличавшиеся подчас разнузданностью фантазии и грубым юмором. По поводу каждой, даже самой незначительной победы шли нескончаемые пиры; праздновались годовщины старых побед, спуски кораблей, дни рождения и именины придворных, свадьбы, похороны, крестины – все, что угодно. Читая о бесчисленных банкетах и попойках того времени, продолжавшихся иногда по несколько дней подряд, только удивляешься, откуда у этих людей брались время и силы для того, чтобы справиться с лежавшими на них задачами... Как бы то ни было, все эти забавы стоили недешево. Иностранцы изумляются одним расходам на порох, так как малейшее торжество сопровождалось бесконечной пальбой. Как же согласовать эти огромные затраты, эти диковинные затеи (вроде появления флота на улицах Москвы) с известными нам скромными привычками Петра, с его скупостью при расходовании казенных сумм, с его личной непритязательностью? А очень просто. Все эти пиры и зрелища должны были устраивать его приближенные и чаще всех, разумеется, “светлейший” князь. Все торжественные приемы послов, все официальные банкеты и т. п. происходили сначала в его доме на Петербургской стороне, получившем поэтому название Посольского, а потом в его великолепных палатах на Васильевском острове, превосходивших в несколько раз не только скромный “домик Петра Великого”, но и большой царский дворец в Летнем саду. Свадьба Анны Иоанновны, поразившая всех приглашенных своей роскошью, происходила, как мы видели, в доме князя; у него же праздновали свадьбу карлов. Откуда же было взять Меншикову денег на постройку этих палат, на содержание многочисленного штата прислуги, на покупку картин, золотой и серебряной посуды и прочее. Жалованье, получаемое им, как и всеми сановниками, было незначительное; а доходы с обширных имений, как они ни были велики, не могли покрывать его расходов. Мы уже говорили, что в период с конца 1709 года по 1711 год у князя лично на свое содержание израсходовано было свыше 45 тысяч рублей, а для того, чтобы понять, как велика была по тому времени эта сумма, достаточно указать, что сумма всех государственных доходов за 1710 год равнялась 3051796 рублям. А между тем, царь не только поощрял эту роскошь, но даже требовал ее от своего любимца. Бассевич рассказывает, что в 1723 году после дела Шафирова, когда Меншиков должен был лишиться части своих малороссийских имений и заплатить 200 тысяч штрафа, царь, приехав к нему в первый раз после немилости, увидел, что стены его дворца оклеены грубыми обоями. На вопрос о причинах такой перемены, князь объяснил, что должен был продать свои великолепные обои, чтобы расплатиться с казной. “Мне здесь не нравится, – заметил император, строго взглянув на князя, – и я уезжаю. Но я приеду на первую ассамблею, которая должна быть у тебя, и если я тогда не найду твой дом убранным так, как прилично твоему сану, ты заплатишь другой штраф, равный первому”. Он приехал, нашел убранство, достойное князя Ижорского, похвалил все, не упомянув ни словом о прошлом, и был все время в отличнейшем настроении.
Факт этот сам по себе достаточно красноречив. Удивительно ли после всего сказанного и принимая во внимание общий уровень нравственности тогдашнего общества, что князь считал себя некоторым образом даже вправе покупать на казенные деньги мебель для своего дворца, содержать на казенный счет прислугу, лошадей и т.д., а это было одним из обвинительных пунктов, по которым он должен был отвечать перед судом.