Получив утвердительный ответ, Иван Михайлович начал задавать испытуемому вопросы. В черных глазах его засветились веселые искорки. Предметы, которых он коснулся, Саша понимал хорошо.
— Что ж, наш молодец оказал свои теоретические познания. Любопытно бы теперь видеть, как он с задачами расправляется. Дайте-ка мне какую ни на есть бумагу.
В пять минут они уже сидели с Сашей рядом за столом, и Иван Михайлович набрасывал карандашом на принесенном листке условие задачи, шутливо приговаривая:
— Мимоходом буди сказано, не меньше как лет двадцать тому назад доводилось мне иметь дело с математикой, когда оканчивал я Главное инженерное училище в Петербурге. Вот, прошу вывести меня из неизвестности, — подвинул он к Саше исписанный наполовину лист.
Ободрясь своим первым успехом, Саша вмиг написал ответ. Но Иван Михайлович недовольно сдвинул брови и покачал головой. Тогда Саша в другой раз перечитал условие задачи и призадумался. Когда он наконец несмело протянул листок с решением, Иван Михайлович остался отменно доволен:
— На сей раз не в пример лучше. Можно сказать, просто отлично.
Так одну за другой перерешал Саша несколько задач сряду.
— Занимательно, до крайности занимательно, — говорил Иван Михайлович, разглядывая решение последней задачи. — Ну что ж, весьма достохвально. Выше всех ожиданий! — И добавил, оборотясь к Софье Александровне: — Дела в лучшем порядке, нежели я предполагал.
— Может, ему какие книги нужно назначить? — обеспокоилась Софья Александровна. — Так мы могли бы выписать из города. Ужасно совестно, что осаждаю вас моею докукою.
— Пустое, — отмахнулся Иван Михайлович. — И книг никаких не требуется. Вижу, что обучение идет как надо и в нужном направлении.
Выказав таким образом утешительное ободрение, Иван Михайлович поинтересовался:
— А в какую гимназию намерены вступать? Назад в Ярославль подадитесь?
— Нет, решили поближе испытать, в Нижнем. Там у меня и знакомых поболе, — отвечала Софья Александровна.
— Что ж, думаю, все хорошо обойдется. То есть просто уверен. Покамест здесь, присмотрю за уроками и окажу посильную помощь, — успокоительно заключил Иван Михайлович и вдруг обратился к собравшимся в гостиной с неожиданным предложением: — А что, не пойти ли нам после обеда в луга?
Пристрастие Ивана Михайловича к длительным пешим прогулкам было уже известно Саше. Но как на ту минуту интересовало его совсем другое, то он спросил несмело:
— А лекция на лягушках когда будет?
Все рассмеялись. Пребывая в деревне, Иван Михайлович позволял себе от времени до времени вскрывать и препарировать лягушек в присутствии родных и знакомых, объясняя и показывая им, как бьется сердце или сокращается мускул.
— Прежде надобно лягушек раздобыть, — вполне серьезно ответил Иван Михайлович. — Вот назавтра мы к Филатовым собрались, там и наловишь у них в пруду. Так что обождать придется с лекцией-то. А нынче гулять отправимся.
— Гулять, гулять! В луга! — закричала Наташа, вспрыгнув от радости. Восторг ее сейчас разделили Сережа и Боря. Гувернантка с недовольным лицом что-то проговорила своей воспитаннице, но унять детей было мудрено.
Однако после обеда наползли вдруг неизвестно откуда взявшиеся тучи. День померк, и погода стала переходить к дождю. Прогулка не состоялась. Мужчины соединились у бильярда, и Иван Михайлович, демонстрируя свое искусство, обыгрывал одного за другим. Так продолжалось до той поры, пока не послышался со двора разноголосый шум, возвещавший о прибытии с визитом семьи Филатовых.
ГИМНАЗИЧЕСКИЕ ГОДЫ
Позже, уже много позже, более полувека спустя, среди нотных тетрадей Сергея Михайловича Ляпунова обнаружат необычные записи. На пожелтевших листах бумаги его рукою отпечатлены чьи-то зазывные речи и бодрые выкрики, певучие приговоры и навязчивые уветы. Одноголосые записи безо всякого сопровождения, отрывочные фразы из неслышимого многотысячного хора толпы, служившего для них некогда мощным аккомпанементом. Не представляет труда догадаться об их происхождении. То была музыка шумного торга, говорливой нижегородской ярмарки: бойкий разносчик и балаганный зазывала, словоохотный раешник и назойливый лавочник, рекламирующий свой товар. Кажется, так и слышишь доносящийся с ярмарочной площади, с той ее части, где устроены самокаты, веселый, задорный голос, правящий зрительскую потеху: