К ханскому шатру новгородский князь шел мимо костров под удивленными взглядами батыевых телохранителей. У самого шатра ханские чиновники тщательно обыскали гостя, ища в его одежде спрятанное оружие. Только после этого секретарь хана торжественно провозгласил имя князя и велел войти, не наступая на порог, через восточные двери шатра, потому что через западные входил лишь сам хан.
Войдя в просторный шатер, князь Александр Ярославич подошел к Батыю, который сидел на столе из слоновой кости, украшенном золотыми листьями, поклонился ему по монгольскому обычаю, то есть четырехкратно пал на колени, простираясь потом по земле. После этого русский князь сказал основателю Золотой Орды слова приветствия.
Хан Батый спросил Александра Невского: «Почему ты, князь, не боясь смерти, отказался выполнить наши обряды?»
«Великий хан, — отвечал русский князь-воитель, — в нашем Святом писании говорится: «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне (богатству, стяжательству)».
Закончив такую краткую речь, князь Александр Ярославич поклонился хану Батыю и продолжил: «Я поклоняюсь тебе, потому что ты человек и царь, но твари кланяться не стану. И Священный Воитель (так монголы звали Чингисхана после его смерти, не произнося имени величайшего завоевателя мировой истории) в своих законах признавал веру иноплеменников, мы же получаем православие с рождения от предков наших и вопрошаем: не кто ты по крови, а как веруешь? Но знаем и другое, что у Всевышнего все веры равны. И русские люди, живущие совместно с другими народами, силой не заставляют менять их верования».
«Да, князь, — молвил изумленный смелой речью русского полководца хан Батый, — ты знаешь монгольские законы. В наших улусах поклоняются многим идолам, но и у монголов есть единый добрый верховный Бог. Он, и только он, охраняет нас от всяких несчастий».
Хан Батый после такого разговора с русским князем-данником решил помиловать его и принял его поразительно милостиво. Историки по сей день пытаются установить подлинную причину этой действительно великодушной милости властителя Золотой Орды, жизнь которого была полна проявлений самой крайней жестокости не только к покоренным народам, но и к собственным верноподданным.
Жизнь отдельного человека всегда мало что значила для монгольских ханов. В их стихийном завоевательном движении по Евроазиатскому континенту, разрушившим многие процветающие государства и сравнявшим с землей огромное количество городов, смерть была обычным, естественным явлением, никого не удивлявшим, никого не занимавшим.
Подлинной азиатской жестокостью веет от слов Чингисхана, записанных ученым арабом Рашид-уд-Эддином: «Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы подавить восставшего, победить врага, вырвать его из корня, заставить вопить служителей их, заставить течь слезы по лицу и носу их…»
В жестокости этих слов великого завоевателя сквозит уже нечто бесстрастное, глубоко равнодушное перед страданием и смертью отдельного человека. Но наряду с жестокостью в монгольских ханах уживалось уважение к храбрости и мужеству противника. Иногда следствием этого являлось великодушное помилование врага, оказываемое отчасти вследствие прихоти владыки, под влиянием непосредственного ощущения увиденного.
Тот же хан Батый, приказавший умертвить князя Михаила Черниговского, неожиданно для окружающих помиловал киевского посадника Димитрия, захваченного в плен раненым после разрушения стольного града Киева. Как было сказано в древнерусской летописи: «мужества его ради».
Помилование князя Александра Невского в золотоордынской столице могло быть следствием его личной храбрости, славы великого русского полководца. Быть может, оно объясняется и тем, что на хана Батыя произвела впечатление внешность победителя шведов и немецкого ордена, умение доказывать свою правоту.
Летописец отметил, что хан Батый подивился, глядя на красоту русского князя, и сказал своим вельможам следующие слова: «Воистину поведаша ми, яко несть подобна мужу сему князю».
Мужество и прямота суждений князя Александра Ярославича изумили не только самого хана Батыя, но и его родственников и ближайшее окружение. Старший сын хана Сартак пожелал стать названным братом русскому князю-ратоборцу. В беседах с ним Сартак склонялся к тому, чтобы принять православие. Подобное разрешалось монгольскими обычаями. Он расспрашивал гостя о канонах христианства и рассказывал об обычаях монголов. В них и постулатах православия оказалось немало схожего: не лги, не воруй, не обижай ближнего. Вот только «не убий» никак не соответствовало поведению монгольских воинов в завоевательных походах.