Литовцы первенствовали — русские и поляки были только гостями, и не все добровольными.
Князь смоленский, например, приехал потому, что был данником Литвы.
Быть может, он себя вовсе не весело чувствовал на пирушке полудиких язычников-литовцев.
Вероятно, и многие из поляков чувствовали себя не лучше. По крайней мере, они очень задумчиво покручивали усы.
Но Ольгерд мало заботился о настроении гостей-чужеземцев.
Он хотел веселиться, и его желание было законом.
И раскинулся стол, и уставился яствами, и полный вином турий рог передавался из рук в руки, и войделот вдохновенно запел, прославляя подвиги великого князя литовского.
Как старый лев, сидел седовласый старик Ольгерд среди шумного, но трепетавшего от одного его взгляда собрания.
Положил он на стол могучие руки, обросшие, как у зверя, шерстью, откинул голову и слушает войделота, и гордая улыбка скользит по его лицу.
— Да, да, он могуч, и никто не сравнится с ним!..
Слушает Кейстут, старый вождь литовский, слушает Витовт — молодой орлёнок, и по их лицам также скользит горделивая улыбка и огнём светятся очи.
Но невеселы польские паны, угрюмо сидит посол немцев-крестоносцев, понурились русские князья.
Для них эта песня тяжка, их позор воспевает старый войделот.
Прозвучали последние аккорды. Замерли. Оборвалась песня...
Среди всеобщего молчания слышно только, как звякают кубки да глухо звучит турий рог от удара о другой.
В узкие окна льётся солнечный свет и играет на золочёной коже, покрывающей скамьи.
Задумалась сестра Михаила, великая княгиня литовская.
Задумался и Ольгерд, но дума его — гордая дума.
— Кто меня осилит? Кто дерзнёт стать противу меня? Польша? Немецкие рыцари-монахи? Ха-ха!
И ему хочется смеяться.
— Славен ты, великий княже, — раздался голос князя тверского, — всех ворогов ты сломил. Но один ещё у тебя остался.
Ольгерд нахмурился и спросил:
— Кто?
— Великий князь московский.
Ольгерд хмуро усмехнулся:
— Не боюсь я его.
— Конечно. Я знаю, что ты силён и никого не боишься. Но его надо сломить, а то... он соберётся с силой и... тебя самого сломит.
— Меня?! Да он и с Ордой не может справиться.
— Дай срок; придёт время — справится. А ты помни, зятёк, о чём я тебя просил, что говорил: помоги мне сломить Москву — от этого тебе же будет великая польза.
— Я сказал тебе — подумаю, — нехотя промолвил в ответ Михаилу зять.
Дело в том, что до пира у них зашла об этом беседа. Князь литовский, по-видимому, был не особенно склонен выступать на поддержку тверского.
Он отлично понимал, что Тверь не чета Москве, успевшей собрать «под себя» множество областей.
Он не раз оказывал помощь шурину, но каждый раз Михаил проигрывал.
Очевидно, дело безнадёжно. Тверскому князю не тягаться с московским.
Варвар Ольгерд везде и всюду ценил силу.
Ему начинало казаться, что не стоит поддерживать Михаила, бессильного, вялого...
Свидрибойло, сидевший невдалеке от тверского князя и Ольгерда и слышавший их разговор, грубо расхохотался.
— Помогать тебе? Что за нужда! — воскликнул он. — Зря лить литовскую кровь: московцев-то тоже голыми руками не возьмёшь. Тебе с князем московским не совладать, а нам что за дело? Наберись силёнки. Но, конечно, московский князь не тебе чета.
Князь литовский недовольно покосился на вмешавшегося в разговор Свидрибойлу.
Михаил Александрович вспыхнул и вперил в литовца-врага пылающий взгляд.
— Лес-то ты не забыл? — промолвил он. — Или струсил да уж на попятный.
— Я струсил! — вскричал Свидрибойло. — Ладно, покажу я тебе, трус ли я.
Он встал и, низко поклонясь Ольгерду, сказал среди притихших гостей:
— Великий княже! Меня на днях князь тверской обидел... И решили мы меж нами устроить суд богов. Дозволь нам выйти «на поле».
Князь литовский посмотрел на Михаила и спросил с удивлением:
— Ты с ним хочешь биться?
— Да, и если можно, сегодня же, — ответил Михаил Александрович.
— О том и я прошу, — заметил Свидрибойло.
— Добро. Как будете биться?
Пешими на бердышах,- промолвил тверской князь.
— Хорошо, согласен, — ответил его противник.
Ольгерд посмотрел в окно.
Солнце за полдень... Времени терять нечего... Идите, приготовьтесь к бою, а я велю землю утоптать.
Он встал.
Все поднялись. Пир был прерван.
Поединки в эту эпоху были обычным явлением. Бились все — и знатные и простолюдины. Рыцарских турниров, как в Западной Европе, не существовало ни на Руси, ни в Литве, но вызов на «суд Божий» или «в поле» никого не удивлял.
Кровавый поединок являлся лишь интересным зрелищем.
Спустя каких-нибудь полчаса галерея замка, выходившая на обширный двор, была сплошь покрыта любопытными участниками недавнего пира.
Ольгерд и его жена, трепетавшая за участь брата, находилась тут же.
— Он убьёт Михаила, — шептала она мужу.
Тот в ответ только пожимал плечами.
Даже если бы желал, он не мог отменить поединка. «Суд Божий» являлся чем-то священным в глазах всех, не исключая и самого великого князя.
На дворе спешно городили верёвкой пространство в несколько квадратных сажен, плотно умяли влажную почву и посыпали песком.
Послышался звук рога, и противники вышли «на поле» с разных сторон.
Михаил Александрович был одет в кольчугу тонкой византийской чеканки и такие же сапоги. Голову прикрывал шелом овальной формы, со стальной пластиной для защиты лица.
На левой руке был надет круглый, выпуклый к середине щит с золотой насечкой; в правой он держал превосходной стали обоюдоострый бердыш на длинной рукояти из крепкого дерева.
На Свидрибойле был тёмный панцирь, очевидно немецкой работы, поверх которого была наброшена на плечи волчья шкура. На голове — плоский шишак с двумя рогами по бокам. Щит был овальный и блестел как зеркало: средство ослепить противника отражённым солнечным лучом.
Бердыш его был громадных размеров. Владеть им могла только такая сильная рука, как у Свидрибойла.
Противники остановились в нескольких шагах друг от друга и ждали сигнала.
Зрители имели время сравнить их.
Сравнение получалось не в пользу тверского князя.
Он был среднего роста, плотен, очень широк в плечах и тонок станом; его стройная фигура казалась слабой рядом с литовцем.
Тот производил впечатление настоящего Голиафа.
Огромного роста, широкий, с могучей грудью и длинными руками с широкою и большою кистью, он являлся страшным противником.
Князь тверской оглянулся на зрителей. Кроме небольшого числа русских, на лицах которых выражалось сожаление, остальные — и немцы, и поляки, и литовцы — смотрели на него насмешливо.
Казалось они думали:
«Ишь сунулся биться с Свидрибойлом. Ужо он задаст тебе!»
Сестра — великая княгиня — была бледна и едва сдерживала слёзы.
Князь тяжело вздохнул, снял шелом и троекратно перекрестился. Потом туже затянул пояс, крепко сжал рукоять бердыша и стал ждать.
Свидрибойло стоял, помахивая бердышом, и улыбался.
Он заранее был уверен в победе. До сих пор ещё никто не побеждал его в поединках, а своего противника он считал неопасным. Он полагал, что тверской князь не выдержит и первого удара.
Послышался отрывистый звук рога.
Все смолкли и с жадным любопытством уставились на бойцов.
Толпа разного люда, сбежавшаяся смотреть на поединок, плотнее придвинулась к огороженному «полю».
Противники стали медленно сходиться.
Когда между ними оставалось всего несколько шагов, литовец, дико вскрикнув, одним прыжком очутился подле Михаила Александровича и нанёс удар.
Князь принял удар на щит и, слегка подавшись в сторону, с быстротой молнии ударил Свидрибойлу.
Этим ударом он продемонстрировал и удивительную ловкость, и страшную силу: оплошавший противник не успел прикрыться щитом; бердыш князя опустился на его правое плечо, и кусок воронёного панциря со звоном упал на землю.