Литовец пошатнулся. На мгновение его рука, державшая оружие, онемела и бессильно опустилась.
Между тем князь не медлил. Второй удар в бок привёл в ярость Свидрибойлу.
Он забыл осторожность и, собрав все силы, стал бешено наступать на противника.
Страшный бердыш литовца со свистом прорезал воздух, грозя пополам разрубить князя, но везде на пути встречал ловко подставленный щит.
Князь оставался хладнокровным. Казалось, он словно не ведёт смертельный бой, а забавляется. Глаза его неотступно следили за противником, и он то подставлял щит, то ударял, то отскакивал в сторону.
С обоих бойцов градом лился пот, у того и другого щиты были иссечены.
Вдруг Свидрибойло с удвоенною силою завертел бердышом и с размаха опустил его.
Князь отпрянул в сторону.
Бердыш литовца попал в пустое пространство; великан не удержал равновесия и тяжело рухнул на землю всем своим громадным телом, звеня доспехами.
Михаил Александрович подбежал и занёс бердыш над его головой.
Свидрибойлу ждала неминуемая смерть.
Литовцы громко вскрикнули.
Но князь внезапно опустил бердыш, не нанеся удара.
— Живи, дарю жизнь! — промолвил он и усталою походкой пошёл с «поля».
Свидрибойло тяжело поднялся и схватился руками за голову.
— Лучше бы убил, лучше бы... — не сказал, а скорее простонал он, смотря вслед князю полным ненависти взглядом.
Люди того времени больше всего на свете ценили силу и отвагу. Все те, которые до поединка смотрели на Михаила Александровича с насмешкою, теперь приветствовали его громкими криками.
Во мнении Ольгерда он также разом возвысился.
— Нет, он молодец... Он настоящий воин... Умеет постоять за себя.
Он ласково взглянул на подошедшего тверского князя и промолвил:
— Ты мастер биться... хорошо, хорошо бьёшься. И знаешь, я решил: я тебе помогу против Москвы.
Михаил Александрович просиял, его победа принесла великолепный плод.
Сестра приветствовала его возгласом:
— Я так боялась, так боялась за тебя...
На глазах её блестели радостные слёзы.
— Господь помог, — ответил ей брат. — Ведь я сражался за истинную веру.
Про Свидрибойлу все забыли.
Он между тем пробрался со двора, озираясь, как гонимый волк.
В душе его кипело бессильное бешенство.
Подарив жизнь, тверской князь нанёс ему этим новое оскорбление.
Значит он, Свидрибойло, настолько ничтожен в глазах Михаила Александровича, что князь не опасается оставить его живым.
Князь кинул ему жизнь, как собаке подачку...
Если так, то он, Свидрибойло, отомстит. Тверской князь увидит, что он опасный враг.
Да, да! Для того только и жить остаётся, чтобы отомстить.
Он прошёл в свой дом, стоявший неподалёку от дворца Ольгерда, снял доспехи и приказал оседлать коня. Он бешено носился на коне по пустынным полям, подставляя ветру разгорячённую голову. Скачка его несколько успокоила. Вернувшись домой, он стал усиленно обдумывать своё положение.
Для него самым важным было сохранить своё влияние при дворе.
Результатом его размышлений было то, что на другой день он как ни в чём не бывало появился во дворе.
Он даже улыбался, объясняя всем и каждому победу тверского князя простою случайностью.
— Я поскользнулся... Он и налетел... Не будь этого, разве он смог бы меня одолеть?
Ольгерд принял его сначала суховато. Но затем, по-видимому, остался доволен его объяснением победы князя случайностью: в глубине души Ольгерду было неприятно, что литовец побеждён русским. Объяснение Свидрибойла спасало честь литовцев.
С Михаилом Александровичем Свидрибойло круто изменил обращение.
Он сказал, что теперь, когда князь подарил ему жизнь, всякие счёты между ними должны быть забыты, что теперь он, Свидрибойло, его преданнейший друг и готов пожертвовать за него, в случае надобности, своею жизнью, которую он будет вечно считать принадлежащею князю.
Он повторял это ежедневно, и Михаил Александрович поверил его преданности.
Конечно, он не мог видеть, каким злым огнём вспыхивают иногда глаза литовца, какая злобно-насмешливая улыбка кривит порою его губы.
На княжеском совете новый «преданнейший друг» тверского князя горячо ратовал за необходимость поддержки Михаилу Александровичу.
Тверской князь, разумеется, знал об этом и был искренне благодарен «другу».
Но он не мог знать, что, когда Свидрибойло остаётся наедине с Ольгердом, он поёт иную песню. Он, правда, не отказывается от того, что Твери надо помочь, иначе сильно возвысится Москва, но добавляет, что подать помощь надобно позже.
— Зачем торопиться? — говорил он. — Пусть они подерутся, а мы потом успеем встать на сторону Твери. Зачем нам первым лить за чужих литовскую кровь? Пусть, наконец, тверскому князю вперёд поможет Орда. Нам будет выгоднее прийти тогда, когда Москва будет обессилена.
Слушал старый князь литовский эти речи и не мог не согласиться, что Свидрибойло судит здраво.
Вследствие этого хотя Ольгерд твёрдо обещал помощь Михаилу Александровичу, но, когда тот требовал немедленного выступления, ему отказывали.
Причины приводили разные. То часть войска надобно теперь выслать к немецкому рубежу, то поход глубокою осенью неудобен: надо подождать зимы, когда реки замёрзнут и дороги станут хорошими.
Как ни бился тверской князь, кроме обещания ничего не получал.
Видя Михаила Александровича грустным, Свидрибойло выказывал ему притворное сочувствие.
— Будь моя воля, я бы сейчас пошёл с войском, — говорил он, — но великий князь не хочет. Я его и так и этак уговаривал... Он все говорит, что ещё время терпит.
Время-то, может быть, действительно терпело, да князю-то не терпелось.
Напрасно он прибегал к сестре с просьбой «похлопотать» за него перед мужем; хлопоты её не увенчивались успехом: влияние коварного княжеского друга было сильнее.
Однажды, как бы желая утешить печального Михаила Александровича, Свидрибойло подал ему совет:
— А знаешь, княже. Поезжай к себе и начни войну с Москвой. Как только об этом узнает Ольгерд, он сейчас двинет рать тебе в помощь.
— Так ли?
— Голова моя в том порукой.
Князь тверской ухватился за эту мысль.
Совет казался ему хорошим; тем более что он засиделся в Вильне, да и хотелось поскорей ринуться на Москву.
Заручившись снова твёрдым обещанием Ольгерда оказать ему помощь, он уехал в Тверь, полный надежды, что теперь справится с Димитрием Иоанновичем.
Ко времени его прибытия в свою область Вельяминов и Некомат ещё не вернулись из Орды.
Приходилось ждать их и медлить с открытием военных действий.
Литва Литвой, но и Орда нужна.
Кроме того, посланцы должны были привезти от хана новый ярлык на великое княжение. Тогда повод к войне был бы самый законный.
X. В ОРДЕ
Долог путь до столицы Орды — Сарая. Сперва — дремучие леса, потом степи бесконечные, унылые, прерываемые порою ещё более унылыми солончаковыми пустынями.
Утомились в дороге Некомат и Вельяминов со своими спутниками.
Поэтому, когда однажды около полудня вдали показались многочисленные сараевские юрты, они были рады. Быть может, их в Орде ждала горькая участь, но всё же они радовались, вырвавшись из угрюмых лесов, из унылых степей и пустынь.
Когда они приблизились к городу — если так можно назвать множество в беспорядке раскинутых юрт и кибиток, — им навстречу с гиком вылетел конный отряд татар и кольцом окружил их.
Путники сразу сделались пленниками.
Какой-то татарин, получше других одетый, вероятно главный, стал расспрашивать.
Ему отвечал толмач, что они послы к хану от князя тверского, везут дары ему и должны вести переговоры.
Услышав имена хана и князя, главный приложил руку ко лбу и сердцу и стал заметно почтительнее с путниками, так как особа посла была неприкосновенна даже в глазах диких татар.