Борис Сергеевич Евгеньев
РАДИЩЕВ
I. ГРАЖДАНИН БУДУЩИХ ВРЕМЕН
«Человек, человек потребен для ношения имени сына Отечества…»
— Ты хочешь знать: кто я?.. — спрашивал Радищев в одном из своих стихотворений.
Он написал это стихотворение, добравшись в дорожной кибитке, в сопровождении двух унтер-офицеров, зимой 1790 года, до занесенного снегом Тобольска.
Он ехал в ссылку на долгие годы. Ехал на край земли — в далекую, суровую Сибирь, в Илимский острог[1].
Он только что вырвался из рук царского палача, из стен Петропавловской крепости, где, присужденный к «отсечению головы», долго ждал своего смертного часа, замененного потом ссылкой. Он был истомлен долгой и тяжелой дорогой.
Будущее тревожило его. Ему казалось, что необозримая снежная пустыня крепче каменной тюремной стены, крепче чугунной решетки встанет между ним и его прежней жизнью. Ссылка представлялась ему могилой, готовой поглотить все, чем он особенно дорожил: деятельную жизнь, исполненную труда и борьбы, любовь к семье и детям, заветные мечты, любимые книги.
Хватит ли душевных сил, мужества и веры в свое дело, чтобы претерпеть лишения, тоску и горечь изгнания, одинокую, бесплодную жизнь?
Да, он стерпит все, все перенесет! Он остался тем же, что и был, и таким будет весь свой век. Ничто не могло сломить, ничто не сломит его: он — ч е л о в е к!
Его могли бросить в тюрьму, лишить прав, заковать в цепи, обречь на медленное умирание в Сибири. Но никто никогда не мог бы сделать его рабом, отнять у него гордость высоким званием ч е л о в е к а.
В сознании этого был источник его непоколебимого мужества.
Как все великие русские революционеры, борцы за свободу и счастье народа, Радищев свято верил в человека.
«Известно, что человек существо свободное, поелику одарено умом, разумом и свободною волею, — писал он, — что свобода его состоит в избрании лучшего, что сие лучшее познает он и избирает посредством разума… и стремится всегда к прекрасному, величественному, высокому»[2].
В этих словах ярко и сильно выражена вера Радищева в добрую волю человека, благородная мечта о человеческом счастье.
И это было не только убеждением мыслителя. Это было трепетом, радостью, болью и страданием живого горячего сердца, было главным делом смелой и бескорыстной жизни борца-революционера.
В отличие от многих передовых мыслителей и писателей Западной Европы того времени Радищев не обобщал понятие «человек». И уже одно это не только отличает его от них, но жизненной силой и правдой, ясной и точной целеустремленностью его деятельности ставит Радищева выше самых смелых западноевропейских мыслителей и писателей XVIII столетия, раскрывает глубину и самобытность его философской мысли.
Тот человек, за свободу и счастье которого он боролся всю жизнь, был не отвлеченным представлением о человеке вообще, но живой исторической реальностью: русским человеком, русским крепостным крестьянином. Радищеву были чужды космополитические тенденции, — он прежде всего любил родной русский народ и верил в него. Он верил в могучие силы, верил в величественное и прекрасное будущее русского народа. Он жил во имя этого будущего и боролся за него.
«Твердость в предприятиях, неутомимость в исполнении суть качества, отличающие народ российский… О, народ, к величию и славе рожденный!..»[3]— писал Радищев.
И перед его духовным взором открывались грядущие времена, когда рабы, «отягченные тяжкими узами, ярясь в отчаяньи своем, разобьют железом вольности их препятствующим, головы бесчеловечных господ и обагрят их кровью нивы свои…»[4]
«Что бы тем потеряло государство?» — задавал Радищев вопрос. И ответ его звучал замечательным пророчеством:
«Скоро бы из среды их (рабов. — Б. Е.) исторгнулись великие мужи для заступления избитою племени… "Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие…»[5]
Он принадлежал к числу людей, смысл жизни которых — в борьбе за лучшее будущее своего народа, за то, чтобы это будущее скорее стало сегодняшним днем.
Современники говорили о Радищеве: «он зрил вперед».
Позднее Герцен писал о нем:
«Александр Радищев смотрит вперед… Его идеалы— это наши мечты, мечты декабристов. Что бы он ни писал, так и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых стихотворениях Пушкина, и в Думах Рылеева, и в собственном нашем сердце…»[6]
В своей знаменитой книге «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев рассказывает такой случай. Выходя на станции Хотилов из дорожной кибитки, он поднял с земли сверток бумаг, оброненный неизвестным проезжим. Развернул, стал читать бумаги. В них оказалось «начертание законоположений» об уничтожении рабства в России. Читая эти бумаги, Радищев находил в них проявление человеколюбивого сердца, «везде видел гражданина будущих времен…»
Не найти, пожалуй, лучшего определения и для самого Радищева. Поистине он был «гражданином будущих времен». Он открывает собой славную плеяду борцов за счастливое будущее русского народа, за счастливое будущее человечества.
Недаром так часто обращался он к нам, к своим потомкам, продолжателям дела всей его жизни. Недаром незадолго до своей смерти он сказал:
— Потомство за меня отомстит…
Но стремясь к лучшему будущему, увлеченный мечтою о нем, Радищев не стоял в стороне от насущных вопросов современности, не пренебрегал настоящим. Сила и правда подлинно великих «граждан будущих времен», то-есть деятелей, борющихся за счастливое будущее человечества, состоит в том, что они, провидя далеко вперед, выращивают на почве современности в труде и борьбе сильные и крепкие ростки будущего.
Величайшими образцами деятелей подобного типа являются Ленин и Сталин.
Радищев был практиком борьбы, — в этом еще одно примечательное отличие его от западноевропейских мыслителей и писателей — самых передовых его современников, — и до конца дней своих честно выполнял долг гражданина, верного сына своей родины, своего времени так, как он понимал этот долг.
Время, в которое Радищев жил, XVIII век, он назвал «безумным и мудрым», достойным проклятий и удивления. Веком созидания и разрушения, торжества свободного человеческого разума и разгула мрачных сил ненавистного ему «самодержавства», — таким Радищев видел XVIII столетие.
В честь его он сложил стихи, торжественные и страстные, как гимн[7]. В этих стихах, написанных на заре нового, XIX столетия, Радищев пытался осмыслить те явления жизни, современником которых он был.
Он писал, что XVIII столетие родилось в крови и, орошенное кровью, сходит в могилу. Оно воздвигало и низвергало царства. Оно порвало узы, сковывавшие дух человека, и дало свободу мысли. В это столетие были открыты новые земли и народы, были исчислены небесные светила. Дивных успехов достигла наука, заставив работать летучие пары, сманив небесную молнию на землю.
Но главное, что Радищев видел и ценил в XVIII столетии, — это то, что оно, по его убеждению, открыло людям дорогу к вольности, к борьбе за свободу.
«О незабвенно столетье, радостным смертным даруешь истину, вольность и свет…»
Таким представлялось Радищеву, и таким он изобразил свое время — XVIII столетие — в стихах, написанных на склоне жизни.
6
А. И. Герцен, Полное собрание сочинений, т. IX. Предисловие к изданию «Путешествие из Петербурга в Москву». Петроград, 1919 г.