Роспини читал громко, закатывая глаза и эффектно размахивая длинными руками.
Боясь за сына, болезненно любя его, стремясь по-своему образовать детский характер, Прасковья Александровна не допускала его столкновения с несправедливостями и теневыми сторонами тогдашней России. Выбраться из духовного затворничества помогали Александру учителя и собственное любопытство.
Княгиня присутствовала на многих занятиях сына. Белюстину, вечно всклокоченному преподавателю латыни губернской гимназии, автору многочисленных учебников, она почему-то не очень доверяла.
А профессор Педагогического института Попов, торжественно и заунывно читавший в подлиннике «Одиссею» и «Илиаду» Гомера, несмотря на свою крайнюю молодость, ей нравился глубокомысленными речами и опрятностью.
— Дмитрий Прокофьевич! А вы не пробовали перевести эти поэмы на отечественный язык?
— Давненько намереваюсь заняться этим, ваше сиятельство, но, — разводил руками Попов, — пока ограничен во времени и средствах, хоть мысли сей и не оставляю. Быть может, наш юный князь, отлично преуспевший в древних языках, окажет мне в том содействие?
Взоры взрослых обращались на Александра.
Он краснел и начинал ерзать на диване.
Прасковья Александровна ласково улыбалась.
Началась Отечественная война. Иван Сергеевич Одоевский вновь надел запылившийся мундир. Он стал шефом Московского ополчения и командиром 2-го казачьего полка.
Воодушевление охватило и Александра. Он многократно перечитывал ставшую особо известной в последнее время «Победную песнь героям» Кондратия Рылеева… «Возвысьте гласы свои, барды. Воспойте неимоверную храбрость воев русских!., да живут герои в песнях ваших… Да, вспоминая о доблестях предков своих, потомки наши возгорят жаром великим любви к отечеству; и да всегда разят врагов имени российского…»
— Успеешь, сын, навоюешься, хоть лучше, конечно, без того обойтись! — сказал отец, уезжая.
Приняв участие в освободительных походах, повидав Европу, он вернулся домой и уже навсегда расстался с порыжевшим от солнца и пороха мундиром.
Несмотря на свою боевую молодость, Иван Сергеевич не был особо склонен к военной службе. И потому не приуготовлял к ней сына. Впрочем, на досуге он любил вспоминать свою юность, знаменитых полководцев, с коими близко знаком был, походы, в которых участвовал…
Будучи внуком президента Вотчинной коллегии Ивана Васильевича Одоевского, он служил в молодости адъютантом светлейшего князя Потемкина-Таврического, воевал в Турции и Польше. Получив сравнительно небольшой чин генерал-майора, женился но любви на своей кузине Прасковье, принесшей ему в приданое большое поместье в Ярославской губернии и тысячу крепостных душ.
Единственному сыну они отдали всю сердечную теплоту и любовь.
Одиннадцатого февраля 1815 года Сашу Одоевского по обычаю старинных дворянских семей записали на тринадцатом году на гражданскую службу — канцеляристом в Кабинет его величества, где он, ничего не делая, начал потихоньку получать очередные чины… С учителями он занимался по-прежнему.
Летом ездил с отцом в Николаевское. По дороге задерживались в небольшом селе Сущеве, от которого до родных мест было не более сотни верст. Село это принадлежало отставному секунд-майору Ивану Никифоровичу Грибоедову, родственнику Одоевских. В старом барском доме они нередко останавливались на ночлег.
Здесь молодой князь познакомился со своим кузеном Александром Грибоедовым, остроумным, слегка скептичным юношей, полным столичных новостей и литературных интересов.
— Каково служится, тезка? — смеясь, спрашивал он подростка. — До генеральских чинов много ли осталось?
Одоевский смущался.
— А поэзией ты случайно не увлечен? Я угадал, да? И конечно, сочиняешь? Ну-ка прочти…
Прослушав с трудом выдавленные раскрасневшимся отроком строки, Грибоедов доброжелательно качал головой.
— Мне кажется, изрядно! Толково и с чувством… Прочему научит жизнь.
— Ты совсем замучаешь сына, Александр! — вмешивался в разговор Иван Сергеевич. — Он у меня как барышня, чуть что — краской заливается.
— Со временем возмужает!
После злополучной дуэли Шереметева с графом Завадовским, Грибоедова, бывшего на ней секундантом, отправили с русской миссией в Персию.
Одоевский долго помнил о своем двоюродном брате, одобрившем его первые поэтические опыты. Надеялся на новые с ним встречи, с нетерпением ждал их…
В последнее время он основательно сдружился с французом Шопеном и профессором Педагогического института Арсеньевым, чья недавно вышедшая книга «Начертание статистики Российского государства» подверглась жестокому гонению.