В ту же ночь Михаил Лунин услышал в каземате стихи, произнесенные по-французски:
— Кто сочинил эти стихи? — спросил другой голос.
— Сергей Муравьев-Апостол…
Выдающийся деятель Южного общества, поднявший на восстание Черниговский полк и державшийся на допросах с необычайным достоинством, столь же мужественно готовился к смерти.
Николай I тем временем составил записку, прочитав которую через много лет, Лев Толстой, собиравший материал для романа о декабристах, написал В. В. Стасову: «Для меня это ключ, отперший не столько историческую, сколько психологическую дверь. Это ответ на главный вопрос, мучивший меня…»
Так в чем же состоял этот «главный вопрос»?
Российский император самолично разработал ритуал смертной казни.
Вот он:
«В кронверке занять караул. Войскам быть в 3 часа. Сначала вывести с конвоем приговоренных к каторге и разжалованных и поставить рядом против знамен. Конвойным оставаться за ними, считая по два на одного. Когда все будут на месте, то командовать «на караул» и пробить одно колено похода. Потом г. генералу, командующему эскадроном и артиллерией, прочесть приговор, после чего пробить второе колено похода и командовать «на плечо». Тогда профосам сорвать мундир, кресты и переломить шпаги, чтобы потом бросить в приготовленный костер. Когда приговор исполнится, то вести их тем же порядком в кронверк. Тогда возвести присужденных на смерть на вал, при коих быть священнику с крестом. Тогда ударить тот же бой, как для гонения сквозь строй, докуда все не кончится, после чего зайти по отделениям направо и пройти мимо и распустить но домам».
Страшный документ!
Особо если перечесть строки, адресованные им в тот же день императрице Марии Федоровне:
«Милая и добрая матушка!
Приговор состоялся и объявлен виновным. Не поддается перу, что во мне происходит; у меня какое-то лихорадочное состояние, которое я не могу определить. К этому, с одной стороны, примешано какое-то особое чувство ужаса, а с другой — благодарности господу богу, коему было благоугодно, чтобы этот отвратительный процесс был доведен до конца…»
Казнь и разжалование Николай I назначил на разное время: он не решался доводить осужденных до исступления. Он боялся их и в оковах.
Смертников уводили на рассвете…
«Я слышал шаги, слышал шепот, — вспоминал Евгений Оболенский, — но не понимал их значения. Прошло несколько времени, я слышу звук цепей. Дверь отварилась на противоположной стороне коридора: цепи тяжело зазвенели. Слышу протяжный голос друга неизменного Кондратия Федоровича Рылеева: «Простите, простите, братья!», и мерные шаги удалились к концу коридора; я бросился к окошку; начало светать… Вижу всех пятерых, окруженных гренадерами с примкнутыми штыками. Знак подан, и они удалились».
Осужденных к различным срокам вывели и, повернув спиной к крепости, поставили на колени. После чтения сентенции над их головами стали ломать шпаги. Мундиры и ордена были брошены в разведенные костры…
Одоевский стоял перед своим гвардейским полком.
Он смотрел в лица однополчанам.
Они опускали глаза…
Один поручик, георгиевский кавалер, отказался сопровождать на казнь смертников. «Я служил с честью, — сказал он, — и не хочу на склоне лет стать палачом людей, коих уважаю!»
Кавалергардский полковник граф Зубов тоже не пожелал присутствовать при наказании.
— Это мои товарищи; в я не пойду! — ответил он.
Император подобные ответы запоминал. А памятью его бог не обидел!..
13 июля. Казнили их на рассвете, на кронверке Петропавловской крепости.
Каждые полчаса в Царское Село мчались фельдъегери, извещая государя, что все идет «благополучно».
Генерал-губернатор Голенищев-Кутузов улыбался.
Через несколько часов он донесет императору: