Конечно, «крамола» была вскоре уничтожена и носители опасных идей понесли суровое наказание, но влияние этих людей на учащихся сохранилось надолго. Д. Н. Мамин-Сибиряк, учившийся в той же семинарии, что и Попов (несколько ранее — с 1868 по 1872 год), охарактеризовал это влияние следующим образом: «Это время миновалось, хотя память о нем свежа еще, — наступило другое, когда наши отцы уже вышли из семинарии, а мы еще нигде не учились: это время эпохи славы семинарии, за которым последовало мгновенное падение. Это было то время, когда умственное движение охватило разом всю семинарию, когда семинарские профессора подали руку семинаристам, когда семинария зараз выставила ряд светлых голов — свою гордость и славу. Но налетел шквал — профессора в ссылке, светлые головы рассыпались по не столь отдаленным местам России… От этого движения остался широкий след в истории семинарии, рассказы и воспоминания, от которых у честных и умных людей болезненно билось сердце об умных и честных людях, попавших под колесо, раздавившее их»[97].
Искоренить влияние, которое оказали эти люди на учащуюся молодежь, не удалось. Оно сохранялось в течение более четверти века и нашло выражение в создании нелегальной библиотеки. Питомец этого учебного заведения В. А. Ляпустин, учившийся в нем много лет спустя после того, как его покинул Попов, рассказывает: «О семинарской нелегальной библиотеке, когда я учился (1880–1886), были распространены, можно сказать, легендарные сказания. Рассказывали, что основателем библиотеки был Бакланов, преподаватель семинарии в философских классах[98], очень любимый учениками. В шестидесятых годах Бакланов был арестован и административно выслан из Перми за распространение среди учащихся вредных идей. К этому же времени нужно отнести начало существования библиотеки, о чем говорят и даты, сохранившиеся на некоторых книгах. В мое время количество книг и рукописей, как мне кажется, не превышало пятисот экземпляров… Книги хранились в двух сундуках местной работы, одно время я был хранителем одного из сундуков. Библиотека пополнялась очень плохо, новые книги поступали редко и случайно и почти всегда бесплатно от наших товарищей, которые учились в столичных университетах. В члены библиотеки принимали только семинаристов по рекомендации трех товарищей. Постоянных членских взносов установлено не было, а иногда производились сборы на покупку новых книг. При мне количество членов было около 50–60 человек. Случаев провалов, измены, обысков и доносов за мое время не было. Интерес к чтению нелегальной литературы был так велик, что мы не считались с опасностью, хотя и знали, что после 1 марта 1881 г., дня убийства императора Александра II в Петербурге, начались ужасные гонения, и людей, пойманных с запрещенной книжкой и брошюрой, месяцами держали в тюрьмах и ссылках в отдаленных местах Сибири»[99].
Но никакие строгости не могли повернуть колесо истории вспять. В это время в семинарии на место бурсака-вожака выдвинулся новый тип юноши, стремящегося к подлинным знаниям и увлекающегося новейшими литературными и научными течениями. Не Духовная академия является дальнейшей целью, а университет[100]. «Под влиянием литературы шестидесятых годов, в особенности Писарева, — писал выдающийся физиолог И. П. Павлов, также получивший среднее образование в духовной семинарии, — наши умственные интересы обратились в сторону естествознания, и многие из нас — в числе этих и я — решили изучать в университете естественные науки»[101].
О повышенном интересе к естествознанию, охватившем многих семинаристов, пишет Д. Н. Мамин-Сибиряк: «Зачитываясь книгами по естествознанию, я жил в каком-то совершенно фантастическом мире. Много лет прошло, а я как теперь вижу эту заветную полочку на стене, где заманчиво выглядывали объемистые томики геологии Ляйеля, „Мир до сотворения человека“ Циммермана, „Человек и место его в природе“ Фогта, „Происхождение видов“ Дарвина и т. д. и т. д. Сколько бессонных ночей было проведено за чтением этих книжек, и вера в естествознание разрасталась, крепла и в конце концов превратилась в какое-то слепое поклонение»[102].
1860-е годы можно назвать эпохой популяризации натуралистического просвещения. Большую роль в этом играли публичные лекции, которые читали в Петербурге ведущие ученые столицы, такие, как академики Э. X. Ленц, Б. С. Якоби, профессора Л. С. Ценковский, И. А. Вышнеградский[103]. Не только в столице, а и во многих крупных городах страны лекции на природоведческие темы, иногда с увлекательными демонстрациями опытов, собирали в те годы многочисленные аудитории. И в Перми нашлись свои пропагандисты естественнонаучных знаний. Из сообщений прессы того времени видно, что и здесь устраивались лекции, рассчитанные на широкую аудиторию, интересовавшуюся новейшими достижениями науки. Рассадником таких знаний была местная гимназия[104].
97
Из неопубликованного автобиографического очерка «Худородные» (цит. по:
99
100
Исследователь жизни и деятельности Д. Н. Мамина-Сибиряка Е. А. Боголюбов первый обратил внимание на то, насколько велика была тяга учащихся Пермской семинарии в высшие учебные заведения: «В неопубликованных записях пермского врача П. Н. Серебренникова мы нашли очень ценный материал, характеризующий это неудержимое стремление лучшей части семинаристов уйти от поповства. За девятилетие, с 1870 по 1879 год, вышли из 4-го класса для поступления в высшие учебные заведения 173 семинариста, а остались обучаться в богословских классах 158 человек, т. е. менее половины. Единственная тогда в Перми гимназия выпустила за то же девятилетие, по данным доктора Серебренникова, только 92 человека, т. е. почти вдвое менее, чем дала студентов высшим учебным заведениям семинария» (
101
См. «Автобиографию» И. П. Павлова, напечатанную в т. V Полного собрания трудов (С. 371). Влияние времени сказывалось и на учащихся высших духовных заведений. Тяга к общественно полезной деятельности привела к тому, что Святейший синод должен был издать указ «О правилах к предупреждению уклонений воспитанников духовных академий от обязательной для них службы по духовно-учебному ведомству». В указе подробно перечислены меры «для предотвращения продолжающегося затруднения в замещении наставнических вакансий в духовно-учебных заведениях, вследствие уклонения академических воспитанников от обязательной для них службы по духовно-учебному ведомству». Принятые меры были весьма строгими. Например, § 7 названных Правил гласил: «В случае нежелания поступить на духовно-учебную службу казеннокоштные воспитанники академии обязываются возвратить сполна и единовременно израсходованную сумму на содержание их в академии и семинарии, если они и в последней состояли на казенном содержании; никакие рассрочки во взносе таковой суммы не допускаются» (Перм. епарх. вед. 1871. Отд. офиц. С. 378).
103
К. А. Тимирязев, посещавший эти лекции, писал: «Проверяя собственные впечатления, не раз приходилось делать опрос своих сверстников по науке, и многие из них признавали в этих лекциях первый толчок, пробудивший и в них желание изучать естествознание». Тимирязев оставил превосходное описание обстановки, в которой проводились лекции. «Должно отметить, — писал он, — сыгравший немаловажную роль в пробуждении у нас вкуса к естествознанию ряд блестящих публичных лекций в зале Петербургского пассажа (ныне помещение театра. —
104
Вот содержание одной заметки о цикле подобных выступлений: «Преподаватель Пермской гимназии А. П. Орлов на второй и третьей неделе поста прочитал в зале гимназии ряд публичных лекций о современном учении о соотношении физических сил, — учении, давшем возможность возвыситься человеческим воззрениям до установления общей динамической теории физических процессов и до вывода знаменитого закона сохранения силы… В своих лекциях г. Орлов старался показать, что закон этот имеет такое же значение в науке о природе вообще, какое имеет закон тяготения Ньютона в физической астрономии… Лекции, кроме высокого интереса их содержания, отличались полным изяществом изложения; великие результаты, добытые в последнее время наукой естествоведения, передавались слушателям в возможно доступной форме» (Перм. губ. вед. 1866. № 19. 5 марта. Ч. неофиц. С. 75).