- Кончай скромничать. Порядок во всём навёл, девчонки заработали лучше, получать стали больше, многие учиться пошли, самодеятельность возродилась, свой театр вон создали, спорт на подъёме, стадион отремонтировали, в общежитии ссоры и выпивки прекратились. Естественно, как такого работника к себе не забрать. Они же всё знают, Саша. Ещё говорят, что это большая честь для нашего предприятия, что тебя сразу в горком пригласили. Но, чтобы оформиться туда без проблем, поступила команда срочно кандидатом в КПСС тебя принять, пока ты проходишь как рабочий. По рабочим нет лимита на приём в партию, понял?
- Понял, - отвечает Панкратов. - А что для этого нужно?
Секретарь парткома подсовывает Панкратову чистые листы бумаги.
- Пиши заявление и автобиографию. А рекомендации мы с директором тебе дадим.
Глава 5.
Середина семидесятых
Московский горком ВЛКСМ. Кабинет того самого ответственного работника, что вручал Панкратову вымпел.
- Я, как завотделом, обязан заботиться о своих сотрудниках, - говорит хозяин кабинета сидящему напротив него Панкратову. - Надо не только вкалывать, отдыхать тоже надо. Сколько ты у нас уже работаешь, Александр?
- Почти год уже, - отвечает Панкратов.
- И зарекомендовал ты себя, надо признать, с самой положительной стороны. Поэтому в качестве поощрения мы предлагаем тебе, в счёт отпуска, разумеется, съездить во Францию по линии "Спутника". Группу уже набрали, но есть ещё одна путёвка. Для своих берегли. Через неделю выезд, так что срочно оформляй документы.
- Спасибо, - благодарит Панкратов своего начальника и уходит.
Панкратов в горкоме комсомола, сидит за своим столом в большом помещении, где работают ещё несколько сотрудников. Панкратов заполняет анкету выезжающего за границу. В графе, где требуется указать сведения об отце, он кратко записывает - "Умер". Закончив с бумагами, Панкратов звонит Маевскому и радостно сообщает:
- Привет, Веня, я это. Через неделю во Францию еду. Представляешь, я в Париже!
Несколько дней спустя встреча в горкоме ВЛКСМ. В кабинете те же - заведующий отделом комсомольских организаций и Панкратов.
- Вот что я должен сказать тебе, Панкратов, - с озабоченным видом, не глядя прямо на своего подчинённого, говорит завотделом. - Тебя в горком партии вызывают.
- Зачем и к кому конкретно? - спрашивает Панкратов.
- Зачем не знаю, - уклончиво отвечает завотделом. - А явиться ты должен сегодня в четыре на заседание бюро партийной организации горкома. Такое вот оттуда распоряжение поступило. А тебе не хуже меня известно, что мы всё должны делать в соответствии с их решениями.
Московский горком КПСС. Идёт заседание бюро партийной организации горкома. Просторное помещение с большим портретом Ленина, за длинным столом в один ряд сидят семь человек. Перед столом напротив стоит Панкратов. Выступает мужчина в очках, сидящий за столом посередине, секретарь партийной организации, ответственный работник горкома партии. В руках у него страницы каких-то документов. Но не совсем понятно, то ли он говорит по заранее заготовленному тексту, то ли своими словами.
- Предоставив недостоверные сведения о своём отце, товарищ Панкратов опозорил перед соответствующими службами ЦК и КГБ наши партийные и комсомольские организации, а также аппараты обоих московских горкомов. При подаче заявления о приёме кандидатом в члены КПСС и при заполнении анкеты выезжающего за рубеж товарищ Панкратов не признался, что отец его не просто умер, а как особо опасный рецидивист приговорён к расстрелу. Товарищ Панкратов в автобиографии обязан был дословно указать, что его отец расстрелян, как и в анкете в связи с выездом за границу, при проверке которой и был выявлен этот гнусный обман. Ваш проступок, товарищ Панкратов, - и выступающий, сдвинув очки на нос, переводит взгляд на Панкратова, - мы уже тут на бюро партийной организации предварительно обсудили и единогласно решили: в связи с обманом партии, а также в связи с тем, что органами госбезопасности выезд за границу вам запрещён, в приёме в партию из кандидатов в члены вам отказать, из горкома комсомола уволить. Об этом решении вашим комсомольским руководителям уже доложено.
- Извините меня, - с обескураженным видом и с трудом подбирая слова, начинает объяснять Панкратов. - Но, если всё это из-за отца, то я ведь его почти не помню. Мне было всего тринадцать лет, когда отца последний раз арестовали. До этого я его вообще не знал. По рассказам матери он появлялся на месяц не более и снова исчезал. За что отца расстреляли и когда точно, я тоже не знаю. Знаю только, что матери когда-то выдали свидетельство о его смерти, в котором ничего о расстреле не сказано. Там просто записано, что отец умер, и всё.
По лицам и позам членов бюро видно, что взволнованные объяснения Панкратова на них никак не подействовали и не вызвали никакого интереса или сочувствия.
- Мне что, повторить тебе решение бюро? - жёстко, перейдя вдруг бесцеремонно на "ты", спрашивает председательствующий. - Ты радуйся тому, что у тебя такой защитник нашёлся, товарищ Маевский, по просьбе которого мы и решили уволить тебя как бы по собственному желанию и не сообщать об этом в институт. Какой ты будущий юрист, если врёшь!
- А что я соврал? - с удивлением спрашивает Панкратов. - Со слов матери мне известно, что отец умер, а больше я не обязан ничего знать. Кому надлежит знать об этом, тот пусть и знает. И о каком-то расстреле я тоже знаю только со слов матери. Официально же и конкретно мне никто ничего о моём отце не сообщал, и никакими достоверными сведениями о нём я не располагаю. Но и отрекаться от него я никогда не собирался и не собираюсь, так как ничего о нём не знаю, да и знал бы что-то плохое, всё равно не отрёкся бы. Просто он мой отец и всё. Формально для меня он умер. Я был ребёнком, мне сказали, что он умер, я так и считаю всю жизнь. Не понимаю, почему я сам должен открыто, да ещё в письменной форме, распространяться о том, что мой отец не просто умер, а точно расстрелян. Мне что, кто-то вручал приговоры или акты какие-то об этом. А если он не расстрелян, откуда я знаю. Так в чём вы меня обвиняете и за что наказываете? И при чём здесь КГБ?
- Мы что тебе всё объяснять должны? - не скрывая раздражения, спрашивает ведущий заседание.
- А почему я должен из горкома уйти, разве я плохо работаю? - не унимается Панкратов, но в голосе его уже не чувствуется недоумения и растерянности, а скорее уверенность в своей правоте и взволнованное негодование. - И почему с оружием в армии за границей мне служить доверили, даже особый отдел поручения давал, а поехать в другую страну мирным туристом не доверяют? Хотя я сто раз мог бы сбежать из ГДР на Запад. А если бы я не согласился поехать во Францию, то ничего бы не вскрылось, и всё было бы в порядке? И вообще, в чём собственно проблема, в чём меня подозревают, я ведь весь на виду?
Заметно, что эти вопросы и непочтительное упрямство Панкратова только ещё больше разозлили партийных работников.
- Хватит притворяться, будто ты не знаешь, что отец у тебя настоящий уголовный элемент, вор в законе! - срывается на крик один из участников заседания.
- Да, я слышал об этом от других, но даже не представляю толком, что это такое, - тоже заметно повысив голос, признаётся Панкратов. - И что, именно так, вор в законе, расстрелян, и надо было записать в автобиографии и в анкете для всеобщего обозрения?