«Мне отмщение и аз воздам», — как бы повторяет тут Глинка толстовский грозный эпиграф к «Анне Карениной». Личные замыслы Бориса Годунова, названного Димитрия, польской авантюрной интервенции падают пред скромными народными вождями — Дм. Пожарским и К. Мининым — «нижегородским мещанином», вся же страна наша является как бы одним «Семейством Сусаниных», костромских крестьян, великолепными хорами и колоколами утвержденной народной власти.
Торжество Глинки в музыке оперы было вместе и торжеством Пушкина в национальной мысли.
Ни для Глинки, ни для Пушкина никакой разделяющей «бездны» не существовало: оба наши гения музыки и поэзии обладали в высшей степени даром проникновения в культуры других народов, оба прежде всего несли с собой мир, который тогда Европа получила после погрома Москвы «Наполеоном-буяном», в кампаниях с 12 народами Запада.
Премьера эта оперы Глинки стала, по существу, признанием взглядов поэта, в чем отказано было, как мы видели, «Борису Годунову». И тот же А. Тургенев сообщает брату Николаю, заканчивая свое письмо, что на блестящей премьере Пушкин был очень «озабочен одним семейным делом», и читатель, конечно, догадывается, что это за дело.
Мучительно все переживая, Пушкин безмолвствовал. И только по одному признаку можно судить о том, какая буря «кипела в его груди», о том, как ясно понимал Пушкин, какую трудную борьбу он вел в тот последний в его жизни ноябрь, слушая восторженное ликование народа в финале «Ивана Сусанина».
А 13 декабря старый друг молодости Пушкина А. В. Всеволожский — как водилось тогда — дает веселый дружеский обед в честь успеха М. И. Глинки и его оперы. За обедом хором друзей был исполнен экспромтом шуточный «Канон в честь М. И. Глинки», четыре куплета которого были сочинены четырьмя авторами:
Первый куплет сочинил М. Ю. Виельгорский, композитор.
Второй куплет — князь П. А. Вяземский.
В. А. Жуковский выступил так:
Последний же куплет пера самого А. С. Пушкина обращает сразу на себя наше внимание мрачностью своего содержания:
Знамя победы народной здесь горит на грозовом фронте той великой борьбы, которую темная зависть ведет против светлых гениев, борьбы, запечатленной Пушкиным в «маленькой трагедии» о Моцарте и Сальери, этой схватки за гармонию между светлым гением и скупой алгеброй.
Так через музыку введенный другом Глинкой Пушкин вошел в первый Пантеон национальных искусств.
И великий композитор, признательный М. И. Глинка, отметил это событие спустя шесть лет.
В 1842 году на сцене Большого театра ставится вторая и последняя опера Глинки — «Руслан и Людмила», эта музыкальная драма обобщенной мировой борьбы Добра против Зла. Пушкин уже лёг в Святогорской обители, но память о нем, о его деле витает на сценах всего мира. Седобородый славный певец Баян под звоны гуслей в первом действии поет свою вторую песню — печальный гимн памяти уже ушедшего Пушкина:
В сотнях изданий, в миллионных тиражах, на многих языках музыкальные издания идут в народ — пушкинские песни и романсы, десятки опер на пушкинские темы, в роскошно оформленных театрах и многочисленных клубах, при чудесных хорах и оркестрах, при участии чудесных певцов и певиц, в бесконечных радиопередачах — уже целых полтора века Пушкин идет и идет в народ.
Какие образы, какие мотивы, какие декорации, какая душевная реакция в массах! Мы всюду видим и слышим пушкинские мотивы и настроения: в «Иване Сусанине», в «Руслане и Людмиле», в «Борисе Годунове», в «Русалке», «Князе Игоре», в «Сказке о царе Салтане», «Золотом петушке», в «Евгении Онегине», в «Мазепе», в «Пиковой даме», «Дубровском», в «Алеко».