Несколько дней спустя я вновь был в квартире Шоля. Когда я уходил вечером, Ганс Шоль сказал мне, что он вновь собирается ночью идти «красить». Нанесённые нами днями раньше надписи уже давно были удалены. Указывая на это, Ганс Шоль сказал мне, что этой ночью он собирается прихватить с собой друга — Вилли Графа. На следующий день я действительно увидел и, кроме того, узнал от самого Шоля, что минувшей ночью он реализовал свой план вместе с Вилли Графом. При этом они «красили» зелёной краской. На этот факт я обращаю особое внимание, так как я не имею к этому никакого отношения. В третий раз Ганс Шоль, Вилли Граф и я «красили» в ночь с 15 на 16.2.43 г., когда мы направились от телеграфа в сторону квартиры Шоля. Я хорошо помню, что тогда мы написали на здании книжного магазина Хугендубеля «Долой Гитлера!» и «Гитлер — массовый убийца!». В этом случае писали мы с Шолем, а Вилли Граф только следил, чтобы предупредить нас в случае опасности. Посредством этих надписей мы хотели обратиться с нашей пропагандой к народной массе, что было невозможно сделать с таким размахом при распространении печатной продукции.
В ночь с 27 на 28.1.43 Ганс Шоль, Вилли Граф и я направились из квартиры Шоля в разные части города, чтобы распространить по городу листовку «Ко всем немцам». У нас было с собой в общей сложности около 1500 таких листовок, которые мы распределили поровну. Я, к примеру, направился со своей папкой, где у меня были листовки, по Каульбахштрассе, Таль, Канальштрассе и Амалиенштрассе, где по пути и раскладывал листовки. На Каульбахштрассе я посетил несколько дворов, чтобы и там выложить листовки. В здание главпочтамта (Резиденцштрассе) я при этом не заходил. Насколько мне известно, Вилли Граф должен был идти в направлении площади Зендлингерторплац и в её окрестности. Шоль пошёл в направлении центрального вокзала, чтобы разложить листовки там. Эту акцию мы предприняли в промежутке времени между 23.00 и 01.00. Вскоре после 01.30 мы встретились у дома Шоля. Вилли Граф вернулся со своего маршрута на полчаса позже. Он пошёл к себе домой. Я остался спать у Шоля. Эта акция — такой же вид пропаганды, к которой мы были вынуждены прибегнуть в первую очередь из-за того, что в то время мы не могли достать почтовые конверты. В последующие дни мы листовки не распространяли.
На заданный мне вопрос об участии в антигосударственной пропаганде Софи Шоль, то я говорю правду, что она в то же самое время, что и я, поехала в Аугсбург, чтобы там распространять листок «Воззвание ко всем немцам!». Мне ничего не известно о том, выезжала ли она из Аугсбурга в другие города. Я присутствовал при написании адресов на наших листовках, точнее видел только адреса жителей Аугсбурга. Кто надписывал адреса жителям Аугсбурга, я не знаю. Если кроме того в других городах, например, в Штутгарте, ещё троими лицами распространялась наша листовка «Ко всем немцам», то это могло быть организовано только братом и сестрой Шоль — без моего ведома.
В отношении Кристофа Пробста я должен показать следующее: Пробст дружит со мной и Гансом Шолем давно. Я знаком с ним ещё со школьной скамьи. Примерно три недели назад он был случайно проездом в Мюнхене и посетил брата и сестру Шоль. Тогда я лишь коротко перемолвился с Пробстом. В Рождество 1942 года я встретил Пробста в Мюнхене, и мы побеседовали. Поскольку я знаю Пробста как человека, который также отрицательно относится к национал-социализму, и мы с ним поддерживаем дружеские отношения, то я сказал ему, что авторами листовки «Белая роза» являемся мы с Шолем. При этом я понял, что Пробст уже давно догадывался об этом, и сказанное мной не было для него новостью. Пробст знал также, что мы (Ганс Шоль и я) не остановимся на изготовлении листовки «Белая роза», а будем заниматься изготовлением новых листовок. У меня нет никаких причин считать, что Ганс Шоль при сочинении последней листовки прибегал к помощи Кристофа Пробста. От Ганса Шоля я недавно узнал, что Кристоф Пробст как-то хотел помочь ему в изготовлении листовки и достал ему какие-то бумаги. Больше в этой связи Ганс Шоль мне ничего не сообщал.
На вопрос о том, какой круг лиц знал о деятельности брата и сестры Шоль, то я, очевидно, могу назвать профессора Хубера, с которым я познакомился в мюнхенском университете. Примерно 4 недели назад проф. Хубер[15] побывал у брата и сестры Шоль дома. Пользуясь случаем, мы (Ганс Шоль и я) посвятили в наши планы проф. Хубера, которого мы считали человеком, который враждебно настроен по отношению к национал-социализму. Мы сказали проф. Хуберу, что являемся авторами листовок «Белая роза» и «Воззвание ко всем немцам», а также занимаемся распространением этих листовок. Проф. Хубер предостерёг нас, указав на опасность нашей деятельности, дал нам, однако, понять, что он нас не выдаст. Я полагаю, что проф. Хубер не выдал нас до сих пор.
Шоль часто встречался в последнее время с неким Фуртмайером. Встречи преследовали в основном научные цели, так как Фуртмайер — начитанный человек, и Шоль очень интересовался им уже по одной этой причине. Я исключаю, что Ганс Шоль мог посвятить Фуртмайера в наш общий план.
Студентку Лафренц из Гамбурга, обучающуюся в настоящее время в Мюнхене, я бегло знаю по Гамбургу. Я познакомил Лафренц с братом и сестрой Шоль. Она часто бывает в квартире Шолей, но я не думаю, что она могла узнать от брата и сестры Шоль о нашей антигосударственной пропаганде. Я едва знаю Лафренц, и остерегся бы доверить ей подобное.
Изготавливая и распространяя листовки, мы с Гансом Шолем хотели спровоцировать переворот. Мы отчётливо сознавали, что наши действия направлены против существующего государства и что в случае расследования нам грозит суровое наказание. Но нас ничего не могло удержать от подобных действий против этого государства, так как мы оба считали, что тем самым мы сокращаем войну.
Записал: Шмаус Крим. секр.
Присутствовал: подпись
Прочит, и подпис.: Шморель
Тайная государственная полиция
Управление государственной полиции Мюнхена
II А-Зонд.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ДОПРОСА
Мюнхен, 26 февраля 1943 г.
Доставленный из-под ареста, Александр Шморель дал следующие показания:
Так как меня обвиняют в том, что изготовлением и распространением своих листовок я намеревался насильственно изменить конституционный строй Рейха, я заявляю следующее:
Прежде всего, я хочу вновь подчеркнуть, что я по своему мышлению и мироощущению больше русский, чем немец. Я прошу обратить внимание, что я не отождествляю в этой связи Россию и большевизм. Напротив, я являюсь ярым противником большевизма. Из-за нынешней войны с Россией я оказался в очень сложном положении. С одной стороны, я хотел бы уничтожения большевизма, с другой — предотвращения больших территориальных потерь для России. После того, как немцы так глубоко проникли на российскую территорию, я увидел, что Россия оказалась в очень опасном положении. Это навело меня на мысль, как я могу противостоять этой опасности для России. Кроме того, во мне есть и немецкая кровь, которая массово проливается на нынешней войне. Таким образом, было два момента, которые побудили меня к действию, чтобы с одной стороны защитить немецкий народ от опасности дальнейших территориальных захватов и нарастания последующих конфликтов, а Россию уберечь от больших территориальных потерь. Ход моих мыслей или, лучше сказать, мою идею я собирался сделать доступной немецким народным массам благодаря изготовлению листовок. При этом я с самого начала осознавал, что до тех пор, пока немецкий народ будет ведом Адольфом Гитлером, он не сможет безоглядно присоединиться к моей идее. Этим объясняется и моё противостояние национал-социализму. В настоящий момент я не мог довольствоваться тем, чтобы быть тихим противником национал-социализма. В моей озабоченности судьбою двух народов я чувствовал себя обязанным сделать свой вклад в изменение конституционного строя Рейха. В личности Шоля я увидел того человека, который полностью присоединился к моей идее. Вдвоём изготавливая и распространяя листовки, мы пытались указать немецкому народу возможный путь приближения конца войны. Призывая в наших листовках к саботажу, мы стремились тем самым принудить немецкого солдата к возвращению. Мы видели в этом выгодное решение для обеих сторон (для Германии и России) и ни на минуту не задумывались о том, что мы пособничаем противнику в военное время. Вместе с тем мы отчётливо сознавали, что изготовление антигосударственной печатной продукции является деятельностью, направленной против национал-социалистического правительства, которая, в случае расследования, может привести к тяжелейшему наказанию. Содеянное мной не было неосознанным поступком. Наоборот, я даже исходил из того, что в случае следствия мне, возможно, придётся расстаться с жизнью. От всего этого я просто отстранился, так как моё внутреннее обязательство действовать против национал-социалистического государства было выше этого.