Теперь я хочу вернуться к 18.2.43 г., когда Ганс Шоль был арестован в университете по подозрению в распространении антигосударственных листовок. Как я уже указывал, мы с Шолем говорили за день или два до того о том, что оставшиеся листовки можно было бы разложить, например, в университете в Мюнхене. Никаких деталей, в особенности, когда это должно произойти и кто это должен осуществить, мы вдвоём не оговаривали. Поэтому я был очень удивлён, когда 18.2.43 г. в обед, в 12.00 я подъехал на трамвае к университету и случайно узнал от студента медицины Айххорна, что в университете только что были арестованы двое студентов — за распространение антигосударственной печатной продукции. Имена арестованных студентов Айххорн назвать мне не смог. Я, тем не менее, сразу же подумал о Шоле и попытался позвонить ему из телефонной будки. Однако соединиться не удалось. Мои последующие попытки связаться с Шолем также оказались безуспешными. Когда около 15 часов я вновь позвонил Шолю, то ответил неизвестный мне мужчина, который сообщил, что Шоля нет дома. Для меня это послужило подтверждением, что с ним что-то случилось. Теперь мне не оставалось ничего делать, кроме как покинуть Мюнхен. В этот четверг я бесцельно бродил по Мюнхену и больше не решился идти домой. Ночное время суток я провел в парке Энглише Гартен. На мой телефонный звонок в родительский дом в четверг отозвалась служанка по имени Мария Кирмайер. На мой вопрос, не спрашивал ли кто меня, я получил отрицательный ответ. 19.2.43 я опять позвонил домой и застал при этом мою мать. Моя мама сказала по телефону, что дома полиция и что было бы правильно, если бы я добровольно объявился. Хотя я и ответил матери утвердительно, в действительности не мог об этом и помыслить. В этот день я не знал, куда деться, и дважды побывал у болгарского студента Николая Николаева[16], который проживает в Мюнхене, Изабеллаштр. 26. Во время моего второго визита Николаев оставил меня на короткое время одного в своей комнате. Эту возможность я использовал для того, чтобы присвоить паспорт Николаева, чтобы на время моего бегства у меня был другой документ. Мысль присвоить этот паспорт пришла лишь потому, что один ящик в шкафу в комнате Николаева был слегка выдвинут, и я увидел в нём этот паспорт[17]. Таким образом, я присвоил этот паспорт без отягчающих обстоятельств. Прежде чем я покинул квартиру Николаева, я предусмотрительно попросил его дать мне деньги, так как я посчитал, что было бы неплохо к моим 300 РМ получить ещё немного в придачу. Кроме того, я сказал Николаеву, что собираюсь на природу и что мне не помешала бы ветровка. Николаев выразил согласие с моими намерениями и дал мне серую ветровку, а я оставил у него моё зимнее пальто. Истинную причину — намерение бежать из Мюнхена — я от Николаева утаил. Учитывая то, что Николаев действовал из лучших побуждений, я хочу попросить, чтобы из моих наличных денег в размере 340,41 РМ сумма 50 РМ, а также ветровка были возвращены ему. Я бы не хотел, чтобы Николаев понёс ущерб из-за своей порядочности[18]. В пятницу, 19.2.43 г. я покинул квартиру Николаева и прошёл участок пути по направлению к центру города, а ближе к вечеру поехал по 8-му маршруту в Талькирхен. Оттуда я отправился по берегу Изара в сторону Эбенхаузена. Было около 3 часов утра, когда я добрался туда пешком. Из Эбенхаузена я поехал по железной дороге в Кохель, откуда пошёл пешком в Вальхензее. С собой у меня была лишь моя папка. В ночь с 20 на 21.2.43 г. я переночевал в пансионе «Эдельтрауд» в Вальхензее. Предложенную мне анкету гостя я заполнил на имя Николая Николаева. Прежде чем сделать эту ложную запись, я вырвал из моего студенческого билета фотографию и вклеил её в болгарский паспорт Николаева. Фотографию Николаева я уничтожил. Чтобы не попасться при полицейском контроле, я во время бегства уничтожил также мой студенческий билет, солдатскую и сберегательную книжки. В воскресенье, 21.2.43 г. я отправился пешком в Крюн, а оттуда — дальше, в Эльмау, где я рассчитывал встретить мою знакомую Ингрид Мезирка. Позвонив ей по телефону, я узнал, что она больна, и поэтому даже не стал заходить к ней домой. Из Эльмау я позвонил госпоже д-р Клееблатт в Тегернзее, чтобы узнать о Кристофе Пробсте. Однако у этой женщины (мать Пробста) я не смог выяснить настоящее местонахождение её сына. Задавая этот вопрос, я хотел удостовериться, не предприняла ли полиция в связи с арестом Шоля также какие-то меры по отношению к Пробсту. Причины, по которым я хотел получить информацию о положении Пробста, я вчера уже указывал. Ночь с воскресенья на понедельник я провел вблизи населенного пункта Крюнн, в копне сена. В понедельник я вновь отправился назад, в Эльмау. Я должен поправиться, что я отправился не в Эльмау, а в Миттенвальд. Там ближе к вечеру я встретил известного мне работника поместья Миху. Вместе с ним я поехал в Эльмау, в надежде, что смогу там переночевать. Однако после того как Миха не высказал такой готовности, я покинул населённый пункт Эльмау, чтобы провести ночь с 22 на 23.2.43 г. в ближайшей копне сена. 23.2.43 г. я пошёл назад в Эльмау, где меня проверили два жандарма. Я предъявил болгарский паспорт Николая Николаева. Хотя эти служащие жандармерии и имели определённые сомнения в моей личности, они не стали меня задерживать и я смог продолжить свой путь в Кохель. При этом я шел пешком всю ночь. Утром в 6 часов я прибыл в Кохель. Днём раньше я нашёл и подобрал одеяло, которое было у меня изъято при аресте. Я использовал его во время моих ночёвок в стогах. В течение дня 24.2.43 г. я бродил в окрестностях Кохеля. В 19 часов я поехал пассажирским поездом из Кохеля в Мюнхен по дороге, ведущей через долину Изара. Это решение я принял потому, что после полицейской проверки тамошняя местность стала для меня слишком опасной, и мне представилось, что в Мюнхене мне будет легче укрыться. 24.2.43 г. около 22 часов я прибыл в Мюнхен-Талькирхен и поехал на трамвае на площадь Курфюрстенплац. Прибыв туда, я вспомнил об одной знакомой, госпоже д-р Упплегер, которая проживает на Шёнерерплац, 2. У этой женщины я хотел попроситься на ночлег. Прежде, чем я достиг этого дома, внезапно была объявлена воздушная тревога. Мне не оставалось ничего делать, кроме как попытаться встретиться с госпожой Упплегер в бомбоубежище. Там я попросил её выйти в тамбур, чтобы можно было поговорить с ней без посторонних[19]. Неожиданно для меня из бомбоубежища вышел мужчина лет 45, в форме железнодорожника, подошёл ко мне и объявил, что я арестован. Хотя я сразу же попытался убежать, подоспевшие люди в форме скрутили меня и передали полиции.
Найденный в квартире родителей револьвер русского производства с 50 патронами я купил у знакомого мне студента Антона Вагнера, место проживания неизвестно. Я должен уточнить, что в действительности Вагнер продал этот револьвер Гансу Шолю, который передал мне это оружие примерно за 8 дней до ареста. Приобретая это оружие, я не преследовал никакой особой цели. В частности, я не собирался применять это оружие в случае, если меня будут преследовать за изготовление и распространение антигосударственной печатной продукции. Поэтому я и не носил это оружие с собой, а спрятал его в своей комнате в квартире родителей.
18
Расписка Николаева-Гамасаспяна о получении денег 27.02.1943 г. также содержится в материалах дела (Л. 44).
19
Обстоятельства того, как госпожа М.-Л. Упплегер способствовала аресту А. Шмореля, подробно изложены в её письме-покаянии на имя отца Гуго Карловича Шмореля от 24.08.1946 (Institut fur Zeitgeschichte München. Fa 215. Bd. 3. Bl. 198–202).