Впрочем, ничего особенного в тех днях, кроме новой расцветки форменной одежды, не было. Но все изменилось, когда в конце марта прибыл с поездом академик Борис Семенович Якоби. Причем приехал по поручению Его императорского Величества, который пригласил этого вполне заслуженного, человека обучать своего второго сына электротехнике. Как ни крути, но в землях Российской империи он был лучшим, мало того, относительно свободным — не вел никаких серьезных исследований, занимаясь довольно рутинной "текучкой" педагогического процесса. Само собой, у Александра знаний было заметно больше, чем мог бы дать этот человек, однако присутствие Якоби позволяло наконец-то серьезно заняться вопросами гальванической лаборатории. Мало этого, учитывая интерес Якоби к электродвигателям, Саша сразу для себя сделал заметку о том, что этого ученого нужно подводить к созданию первой электростанции переменного тока в мире, достаточной, впрочем, для экспериментальных производственных плавок и гальванических опытов, а также для бытовых нужд училища.
В долгих вечерних разговорах с Борисом Семеновичем Саша пытался имитировать линию определенного прогресса в вопросах электротехники. Как-никак, преподавание в режиме "один на один" на порядки лучше, чем занятия в классах. Само собой, Якоби согласился читать лекции и проводить практические занятия в училище с первого сентября, но пока ограничивался только вопросами устройства лаборатории, опытами, подготовкой лаборантов и индивидуальными занятиями с великим князем. На его памяти он оказался совершенно уникальным человеком — единственным отпрыском из плеяды владетельных домов, который вместо экономики и политики изучает физику, химию, электротехнику и прочие прикладные дисциплины. Борис Семенович это искренне не понимал — зачем Саше все это. Впрочем, подобная загадка не мешала тому воодушевлению, которое охватывало его с каждым днем, ибо его ученик не только все схватывал на лету, но и активно дискутировал, местами даже внося вполне разумные поправки в сложившуюся традицию. Мало того, этот подъем душевных сил усиливался еще и тем, что у Саши, по мнению Якоби, оказалось какое-то природное чутье к электротехническим исследованиям, в которых он очень быстро прогрессировал. Эта оценка получалась совершенно комичной с позиции самого Александра, который почитал себя полным профаном в вышеупомянутых вопросах. Впрочем, память достаточно образованного человека рубежа XX–XXI веков с широким кругозором хранила довольно много полезной информации, которая в нашей повседневной жизни воспринималась как сама собой разумеющаяся обыденность, а в середине XIX оказывалась буквально откровением. За какие-то месяцы гальваническая лаборатория обросла массой самых разнообразных приборов и приспособлений, многие из которых были самодельными.
Такая тесная и плодотворная работа учителя и ученика, в совокупности с отсутствием обещанного отцом специалиста для организации медицинской лаборатории, побудили Бориса Семеновича, обычно очень сдержанного в рекомендациях, поведать Саше о тяжелой судьбе Николая Ивановича Пирогова. Тот как раз в эти время являлся попечителем Киевского учебного округа, где безрезультатно бился над реорганизацией учебного процесса. Впрочем, на предыдущем посту в Одесском учебном округе он продержался не долго — выжили из-за того, что Николай Иванович попытался поставить "на крыло" совершенно раскисшую и не дееспособную учебную деятельность на подведомственной ему территории. Но чиновники оказывались выше здравого смысла. Сам Борис Семенович с Николаем Ивановичем не переписывался, но был в курсе его деятельности и очень переживал за одного из самых талантливых медиков Российской империи. Александр отреагировал совершенно предсказуемо. Во-первых, обложил мысленно себя матом за то, что эта фамилия совершенно вылетела у него из головы. А во-вторых, написал письмо отцу, где просил приставить к нему в качестве учителя Николая Ивановича, о котором он был наслышан как о крайне одаренном враче. Память Саше подсказывала, что Пирогова держат так далеко от столицы неспроста — за этими "репрессиями" стоят довольно прозрачные интриги недоброжелателей. Поэтому обращался напрямую, указывая в письме все те заслуги, которые к тому времени числились за известным врачом. Саша понимал, что отказывать сыну Александр Николаевич в такой мелочи не станет.
Долго ли, коротко ли, но 28 мая 1859 года пришло письмо от отца с обещанием помочь в этом вопросе. Ну и служебная записка на имя Левшина с заданием разобраться со случившейся загвоздкой. В общем, Алексей Ираклиевич несколько не ожидал такого хода, настолько, что даже слегка расстроился, заявив, что с такой мелочью они и сами могли бы разобраться. Да и не подводил он его еще ни разу. Что было чистой правдой. Из чего Саша сделал вполне закономерный вывод — слушать Якоби и отголоски своих воспоминаний в политических вопросах не стоит, так как дурного насоветуют. То есть — своей головой надо думать, по ситуации. Повинившись Левшину, что наслушался дурных голов, которые переживали за выдающегося ученого, узнал много нового о характере этого человека, весьма непокладистом, от которого, по большому счету, все проблемы у него и шли. Так что, очень аккуратно пришлось Саше "посыпать голову пеплом" и признавать, что поступил, не проверив информацию, что в его положение было крайней не взвешено. Но урок получил хороший.
Не успели улечься проблемы с Якоби и Пироговым, которому уже отписали явиться в Москву, как прибыл Путилов и Обухов в лучшем жанре "двух из ларца, одинаковых с лица". Сказать, что они пребывали в приподнято-восторженном состоянии, значит — ничего не сказать. У них получилось выплавить в тиглях ряд стальных сплавов, которые вспомнил Саша, и результаты их серьезно поразили. А эксперименты с мартеновской печью вообще убили наповал. Получалось, что одним махом Россия получала самую передовую технологию выделки стали в мире, причем довольно простую.
— Алексей Ираклиевич, что вы от меня хотите?
— Я хочу знать тех, с кем вы советуетесь. Ваш отец не на шутку обеспокоен.
— Я понимаю.
— Нет, вы не понимаете. Я, нет, мы все просто в глубоком недоумении — откуда вы берете все эти новшества? Я опрашивал Медведева, он говорит, что вы знали, что нужно делать, но не знали как. Откуда? Якоби вообще готов на вас молиться — вы, по его мнению, указали на очень перспективное научное направление в электротехнике. Авдеев также подтверждает, будто вы знали, что должно получиться. Вы не экспериментировали и не искали — вы знали. Твердо. Убежденно. Но знать никак не могли, так как этими вопросами никогда не занимались. Да и малы вы еще для столь поразительных открытий. А теперь еще одиозного Пирогова пригласили. Что вы задумали изобрести или открыть с его помощью? Или если не вы, то кто? У вас есть советчики?
— Это допрос?
— Что вы, ваше императорское высочество, конечно нет.
— Тогда я могу вам не отвечать?
— Ну что вы, Ваше императорское Высочество, — Левшин был предельно вкрадчив, — у вас просто нет других вариантов. Вы обязаны мне ответить, причем, правдоподобно. Ваш отец всерьез обеспокоен. Слишком быстрое взросление, как телом, так и умом, а также поразительные успехи в науках. С одной стороны это хорошо, но с другой — это в высшей степени странно. Мало этого, до десяти лет за вами этого не наблюдали. Что мы должны думать?
— Кто мы? Алексей Ираклиевич, я вас не понимаю. Вы так говорите, будто обвиняете меня в чем-то.
— Александр, последней каплей наших подозрений стал инцидент с Путиловым и Обуховым. Я внимательно изучил письма, которые вам приходили по конкурсу, но не смог найти там даже десятой части того, что вы передали этим, безусловно, талантливым людям. Но это было бы полбеды, однако, что Николай Иванович, что Павел Матвеевич в один голос говорят, что материалы, предоставленные вами, работают. И это очень важно. Его Императорское Величество обеспокоен. Ряд влиятельных групп при дворе открыто заявляют, что в возрасте десяти лет вас подменили. Кое-кто поговаривал, что вы одержимы, однако, чудо, что вы явили в храме Михаила Архангела при свидетельстве митрополита, сняло с вас подобные подозрения. По крайней мере, они перешли в категорию слухов.