Пригнувшись, по винтовой лестнице, куда-то выше хор колонного зала Благородного собрания, поднимались Скрябин, Кусевицкий, Леонтий Михайлович, Татьяна Федоровна и человек технического вида в кожаной кепке.
— Вот здесь, — говорил человек в кожаной кепке, — это прожектора и прочее… Световая техника… Кабель…
— В кульминационном пункте мне нужен свет, чтоб глазам было больно, — сказал Скрябин.
— Да, я считаю, что "Прометей" надо ставить со светом, — сказал Кусевицкий, — надо подготовить смету, согласно световой партитуре…
— Но что вы хотите, чтобы у вас было в этой симфонии? — спросил Леонтий Михайлович. — Зал, что ли, должен быть освещен?
— Да, свет должен наполнять зал, — сказал Скрябин таким тоном, точно речь шла об обыденных, простых вещах, — я не знаю технической стороны дела, но мне тут помогут… Вот Александр Эдмундович Мозер очень этим заинтересовался, — и он кивнул в сторону человека в кожаной кепке.
— Свет должен наполнять весь воздух и пронизать его до атома, — после паузы продолжал Скрябин, — вся музыка и все вообще должно быть погружено в этот свет, в световые волны, купаться в них.
— Надо попытаться подвесить рефлекторы к потолку, — сказал Мозер, — чтобы они давали рассеянный свет по всей зале, а источник света чтоб оставался не виден. Но выдержит ли кабель такое напряжение?
— Можно также сцену с облачными занавесями и декорациями, — сказал Леонтий Михайлович.
— Ни в коем случае, — сказал Скрябин, — именно зал должен быть наполнен светящейся материей… А в кульминации белый свет…
— Почему именно белый? — спросил Леонтий Михайлович.
— Когда свет усиливается до ослепительности, — говорил Скрябин, — то все цвета обращаются в белый… Мне солнце тут надо! — воскликнул он. — Свет такой, как будто несколько солнц сразу засияло… Белый свет — это свет экстаза…
— Но выдержит ли кабель? — снова материалистически повторил Мозер.
— Да, — спускаясь вниз по лестнице, говорил Скрябин, все упирается в материю… Материя всему препятствие… А ведь "Прометей" не просто музыка… Такого еще не было… Я хочу, чтоб хор в "Прометее" был не просто хор… Я хочу, чтоб уж нечто от Мистерии… Надо бы хор одеть в белые одежды… Так это плохо, так ужасно, как у нас… Неужели опять это "Русское хоровое общество" будет… Какое полное отсутствие понимания… Ведь они поют совсем не так, как мне надо… Мне надо такой звук истомленный, мистический, вот в этом месте, где вступает хор… Они должны вот так петь. — Он принял какую-то странную позу, запрокинулся назад и запел неумело и безголосо.
— Саша, — поморщившись, сказала Татьяна Федоровна.
— У меня нет вокальных данных, — сказал Скрябин, — но, в принципе, в таком надо направлении… А они поют, ревут всегда, точно коровы, вовсю… Сергей Александрович, — обратился он к Кусевицкому, — надо бы их одеть в одинаковые платья… Да и оркестр тоже имеет у нас ужасный вид… В самой позе музыканта в оркестре так много от ремесленности… Никакого подъема нет, праздничности… Со временем я настою, чтоб мои вещи играли без нот… Собственно, оркестр должен быть в постоянном движении… Ему не пристало сидеть… Он должен танцевать… Должно быть соответствие с музыкой и в этом… Конечно, бетховенские симфонии, или Чайковского, или Рахманинова можно играть и сидя, и даже лежа, — он засмеялся.
Спустились вниз, прошли пустой зал, вышли на улицу.
— Танеев болен, — сказал Леонтий Михайлович, когда они со Скрябиным несколько опередили остальную группу.
— Надо бы посетить Сергея Ивановича, — сказал Скрябин, — это ничего, что он сейчас ругается… Когда-то меня к нему привели кадетиком, мальчишкой, и он напророчил мне великое будущее. Завтра же пойдем… Пойдемте вместе… Не так страшно будет…
Скрябин и Леонтий Михайлович шли по московским переулкам среди домиков с геранью на окнах, среди абсолютно деревенского лая собак со дворов.
— А как вы думаете, — говорил Скрябин, — Сергей Александрович справится с "Прометеем"? По-моему, он в нем еще ничего не понимает. Меня очень удивляет, как он быстро схватывает. Ведь он очень музыкальный, и это позволяет ему как-то проникнуть в мои замыслы, хотя он и не очень образован как музыкант. Вот, например, в "Экстазе", вот эти томления, они у него прекрасно выходят, и я ему показал и жесты при этом, — Скрябин несколько раз взмахнул руками, — вот такие истомленные…
Они вошли во двор, заросший кустами сирени. Ленивый барбос тявкнул на них несколько раз.
— Сергей Иванович любит жить в таких домиках, — сказал Леонтий Михайлович, — и чтоб непременно не было ни электричества, ни водопровода, ни отопления.