Описанное развитие событий, как я уже сказал, типично, но Миронид имел предложить кое-что получше.
Филипп уже какое-то время усиливал собственные войска наемниками для ведения своих крошечных войн. С чисто военной точки зрения это было неплохим решением. Из наемников, как правило, получаются лучшие воины, чем из гражданских, поскольку они дерутся за деньги, а деньги получают только в случае победы. Проблема Филиппа заключалась в том, что на данный момент в его ведомости числилось гораздо больше наемников, чем он мог себе позволить, посему близился чрезвычайно щекотливый момент, когда вы вознаграждаете своих помощников за прекрасно выполненную работу и предлагаете им покинуть эту процветающую плодородную страну и вернуться в свои скалистые пустоши. Иногда они не желают уходить.
В отличие от большинства других нанимателей, у Филиппа было достаточно граждан-воинов, чтобы вышвырнуть наемников вон и проследить, чтобы они там и оставались, если придется.
Но стоит ли идти на подобный расход человеческих и финансовых ресурсов, если его можно избежать — притом что и то и другое вскорости понадобятся для следующего цикла крошечных войн? Идея Миронида заключалась в том, чтобы разместить наемников на хранение в колонии, устроенной в идиллической Тавриде, где древний Борисфен изливается лениво в морские волны; это практически ничего не стоит, царь избавляется от докучливой обузы, наемники счастливы, как свинья под дубом, а Македония получает стратегически важный форпост на пути из Греции в Персию, на тот случай, если царю вздумается обратить заинтересованный взгляд в том направлении.
И Миронид — толстый, громогласный, надоедливый ловкий жулик — должен был стать первым наместником этого форпоста.
И стал бы им, если бы не наша оливка.
Как я уже сказал, когда это произошло, я смотрел в другую сторону. Однако до того, как я потерял интерес к разговору, я принимал самое живейшее участие в дебатах об Идеальной Колонии. Как ты, может быть, помнишь, я уже упоминал о том, какой популярной эта утомительная и смехотворная тема была в то время на философских дебатах. Если да, то ты помнишь и то, что тема эта была моей любимой — не потому, что я страстно ею интересовался, вовсе наоборот — но потому, что я хорошо в ней ориентировался, а кроме того, она предоставляла неоценимую возможность сплясать диалектический танец вокруг Аристотеля, обладателя мегалитической коллекции различных конституций, который относился к ней со смертельной серьезностью.
В этот вечер я был в прекрасной форме, но потом у меня разболелась голова. Главным образом для того, чтобы досадить Аристотелю и отомстить Мирониду за то, что моя идея пришла в его голову, я решил разгромить оба возможных способа управления будущей колонией — и демократию, и прямое военное правление. Разгромить Аристотеля было несложно — в конце концов, это совершенная правда, что демократия не подходит для подобных случаев, а причины я уже изложил выше. Выступая против предложения Миронида, я чувствовал себя гораздо менее уверенно, однако в споре со мной ораторского мастерства Миронида не хватило бы даже на то, чтобы доказать, что огонь жжется. Сейчас я уже не помню точно, что говорил тогда, но к тому моменту, когда я потерял интерес, у Миронида было меньше ног, чтобы стоять, чем у камбалы, и он пришел в совершенное отчаяние — отсюда, полагаю, его бесшабашность при поедании оливок. Проклятье. Прежде мне это и в голову не приходило. Если посмотреть под таким углом, выходит, что его смерть на моей совести. Ну так вот, по каким-то причинам кончина Миронида будто бы аннулировала все возражения против его идеи, и даже после того, как тело унесли и вытерли пролитое вино, никто не желал продолжать дебаты с того места, на котором они прервались. Я извинился и ушел, как только это стало удобно. По иронии судьбы, это была как раз одна из тех шести ночей в месяц, когда муж Феано уезжал с табуном (я не упоминал о Феано?
Да особо и не о чем говорить. Она была дочерью местного арендатора и женой одного из главных конюхов Филиппа, за которого вышла в надежде выбраться из Миезы; однако муж ее влюбился в кухонного мальчика и выбил себе назначение на конезавод на той стороне долины, чтобы быть к нему поближе. Она нашла меня интересным, поскольку я был экзотическим афинянином и обладал привлекательно-утонченным, как она считала, аттическим акцентом. Ну, всякое случается), но из-за этой смерти за столом и больной головы я был вовсе не в том настроении. Она пожала плечами и сказала, что она все равно немного задержится; даже просто уйти из дома и посидеть у кого-то для нее большое удовольствие. Я сказал, да пожалуйста, но хорошей компании из меня не выйдет.