Мне неведом ни один человек, знавший его лично и после его смерти сказавший о нём хоть одно дурное слово. Ошибки и преступления реального человека полностью затмило ослепительное сияние его призрака, и по прошествии времени мы думаем о нём со всё большим благоговением и трепетом, словно с расстояния нам становится виднее, кого мы лишились.
Ну а закончу я этот документ рассказом об одном случае, приключившемся в Индии. На реке Гифасис, когда его армия отказалась идти дальше, он воздвиг три величественных алтаря, дабы навеки обозначить, как далеко простёрлась его десница. Я, в числе многих придворных и военачальников, присутствовал при освящении этих монументов. День был ясный и ветреный, какие обычно и стоят в этой стране в перерывах между подобными водопадам неистовыми ливнями. По завершении церемонии, когда все уже собрались вернуться в воинский стан, Теламон, наёмник, предстал перед царём. Между ним и Александром долгие годы существовало полное взаимопонимание, и во всей армии лишь ему могло быть позволено попросить отставки в любое время, когда ему заблагорассудится. Что он сейчас и сделал.
Александр поначалу выслушал эту просьбу с удивлением и неверием, ибо и представить себе не мог, что вдруг разлучится со старым другом и соратником в столь многих кампаниях. Прежде всего ему пришло в голову, что наёмник недоволен своим положением, и он спросил: чего ему недостаёт? Чего он хочет? Сокровищ? Женщин? Почестей и чинов?
Аркадец с улыбкой ответствовал, что всё это ему опостылело. Всё, к чему он стремился прежде, есть лишь пусть блистательная, но видимость, нечто вроде сосуда, скрывающего подлинную суть. Важно же не что снаружи, а что внутри.
Поражённый этими словами, Александр спросил наёмника, куда тот собирается отправиться и чем заняться.
Теламон указал на восток, в сторону большой дороги, по которой во множестве брели индийские паломники.
— Вот что меня интересует, — сказал он и добавил, что хотел бы стать их учеником.
— А о чём ты желаешь узнать? — осведомился Александр.
— О том, что делать, если человек перерос в себе воина.
Александр улыбнулся и протянул ему правую руку.
Теламон ударил ладонью по ладони и сказал:
— Идём со мной.
Я стоял слева от Александра, почти вплотную, и мне показалось, будто на какой-то миг царь и вправду задумался над этим предложением. Затем он рассмеялся. Разумеется, ни о каком паломничестве не могло быть и речи: его ждали новые цели, новые проблемы и новые заботы. Конюхи подвели лошадей. Что-то побудило меня остаться близ Теламона. Когда Александр уже собрался сесть в седло, его слуха неожиданно коснулась нежная, печальная мелодия. Царь повернулся на звук, в сторону временного лагеря царских копейщиков, и увидел, что этот меланхолический мотив выдувает ветер, блуждая между древками составленных вертикально кавалерийских сарисс.
— Сариссы поют, Теламон, — сказал Александр. — Скажи мне, неужели ты позабудешь их песню?
Царь и наёмник обменялись прощальными взглядами. Затем один из юношей свиты помог ему взобраться на спину Короны.
Со временем, конечно, я кое-что подзабыл, но вот песнь сарисс задержалась в моей памяти. Помнится также: Теламон собрался было что-то ответить, но тут Александр обернулся и, словно мелодия подсказала ему слова, продекламировал:
В это мгновение порыв ветра приподнял край Александрова плаща. Я приметил, как его бедро сжало бок Короны. Потом он натянул поводья и в окружении свиты поскакал в лагерь.