Словом, если не все, то очень многое зависело от конкретного человека, поступившего в аспирантуру, и от той цели, которую он перед собой ставил.
После окончания учебы и защиты диссертации аспирант, как правило, получал должность на одну ступень выше прежней.
Цели у Александра были следующие. Во-первых, запастись прочными знаниями в сфере международной политики, особенно в том, что касалось советско-американских отношений. Во-вторых, подтянуть свой английский язык — с тем чтобы свободно пользоваться монографиями, книгами, научными публикациями, изданными на Западе. И в-третьих, заново перечитать классиков марксизма-ленинизма, это стало необходимостью именно сейчас, после ХХ съезда, после всех горьких раздумий, навеянных докладом Хрущева.
Если же говорить о карьере, то и это учитывалось в его личном раскладе: с дипломом об окончании АОН еще никто не оставался обиженным.
Справка о сдаче А. Н. Яковлевым кандидатских экзаменов. 14 июля 1960. [Личный архив А. Н. Яковлева]
Он ни на йоту не сомневался в верности социалистического курса, продолжал считать советское общество самым справедливым на земле, а свою принадлежность к коммунистической партии величайшей драгоценностью. Но вопросы возникали. И в поисках ответов на них Яковлев сел за академическую парту.
Одно дело — изучать историю коммунистической партии и Советского государства сразу после школьной скамьи, когда еще материнское молоко на губах не обсохло. Ты чаще всего автоматически запоминаешь факты и догмы, особенно не вдумываясь в их суть, — для того чтобы вдумываться, не хватает ни жизненного опыта, ни мозгов. Просто зубришь, чтобы сдать экзамен, и все. И совсем другое, когда ты вникаешь в эти серьезные книги, уже будучи взрослым человеком, хлебнувшим фронта, испытавшим на себе многое из конкретной практики социалистического строительства.
Аспирантские годы оказались очень важными для того будущего, которое было уготовано Александру Николаевичу. Он сутки напролет просиживал в библиотеке и зале «спецхрана». Посещал лекции и семинары, предпочитая тех профессоров, которые призывали думать, а не принимать все сказанное на веру. На «отлично» сдал экзамены кандидатского минимума за исключением политэкономии — там у него вышел спор с преподавателем, попросившим снять в автореферате абзац про то, что абсолютного обнищания пролетариата при капитализме быть не может. Абзац он отстоял, но профессор оценку снизил.
Перечитал все труды Маркса, работы Ленина. Вопросов только прибавилось. Вот, например, бесконечная мантра про диктатуру пролетариата, про то, что вся власть у нас принадлежит рабочему классу — самому передовому и революционному. Ну где это в СССР рабочие или крестьяне реально управляли даже на низовом, городском или поселковом, уровне? Всегда и везде главенствовала партия — она рулила экономикой, сельским хозяйством, решением коммунальных проблем, обороной, культурой, прессой, всем. А партийный аппарат — разве он состоял из рабочих? Нет, на девяносто девять процентов он состоял из таких, как Яковлев, то есть из советских чиновников, это и был, по сути, правящий класс.
Или еще один тезис, бесконечно повторяющийся в выступлениях вождей, про обострение классовой борьбы. Ведь он и лежал в основе сталинских репрессий, большевикам всюду чудились враги, искореняли их беспощадно — в своей среде, в крестьянстве, в промышленности, в армии, у чекистов, среди деятелей культуры и искусства. Здание светлого коммунистического будущего воздвигалось на фундаменте из крови и слез. А разве есть запас прочности у такого фундамента?
Эти открытия порой повергали его в смятение. Ведь даже на аспирантской скамье он продолжал ощущать себя частью номенклатуры, цековским работником, членом великой коммунистической партии. И свой последующий путь после аспирантуры не мыслил без партии.
Значит, что? Придется теперь всю оставшуюся жизнь лукавить, притворяться «верным ленинцем», а внутри презирать весь этот идеологический балаган, бесконечные заклинания, чудовищное словоблудие, двойные и тройные стандарты?