До самой кончины Александр Николаевич был вынужден ходить с этим клеймом. Редкий интервьюер не задавал ему соответствующего вопроса. Яковлев терпеливо, не повышая голоса (один Бог знает, чего ему это стоило) объяснял, откуда взялась шпионская версия.
Давайте разбираться.
Маргинальные проявления шпиономании по адресу некоторых советских руководителей стали проявляться на митингах еще в 1989 году. Агентами ЦРУ клеймили и Горбачева, и Шеварднадзе, и Яковлева. Ну, митинговые страсти — дело известное, чего только там не говорили в запале, каких ярлыков не вешали на своих противников.
А серьезно и даже, можно сказать, документально «шпионский след» был зафиксирован в ходе допросов В. А. Крючкова, когда бывший шеф КГБ, а ныне гэкачепист и подследственный пребывал в тюрьме «Матросская тишина».
То есть в промежутке между августом 1991-го и январем 1993 года. Затем Владимир Александрович развил эту историю в статье «Посол беды», опубликованной газетой «Советская Россия» 13 февраля 1993 года, и в своих мемуарах. Параллельно ее подхватили и попытались раздуть почти все остальные недруги А. Н. Яковлева, правда, если отжать из их выступлений всю воду, то там останется лишь то, что говорил (писал) именно Крючков.
Чтобы докопаться до истины или хотя бы приблизиться к ней, нам потребуется вспомнить, какими были отношения между двумя этими персонажами.
Крючков считает, что их знакомство состоялось в 1983 году, когда он руководил Первым главным управлением КГБ СССР, иначе говоря, внешней разведкой, а Яковлев занимал должность советского посла в Оттаве.
Начальник ПГУ ничуть не удивился, когда однажды помощник доложил ему о том, что с ним хочет встретиться посол. Такие встречи не считались рутинными, но иногда происходили, поскольку все диппредставительства мира являются самым надежным прикрытием для работы разведчиков. Многие сотрудники ПГУ и офицеры ГРУ выполняли свои миссии, официально считаясь консулами, секретарями и советниками посольств, то есть имея дипломатическую неприкосновенность, что не раз спасало их от тюрьмы в случае провала.
Перед тем как отправиться в страну пребывания, они, как правило, проходили недолгую стажировку в соответствующих отделах МИД или Минвнешторга, получали там заветный зеленый дипломатический паспорт и уже с ним, как с индульгенцией, приступали к своим секретным делам.
«Чистые» дипломаты, разумеется, быстро вычисляли «ближних соседей» (так именовались сотрудники КГБ) и «дальних соседей» (то есть офицеров ГРУ), поскольку те не особенно заморачивались насчет шифровки: передвигались на дорогих автомобилях, располагали, в отличие от мидовцев, крупными суммами на представительские расходы, ежедневно уединялись в защищенных от прослушки помещениях, куда посторонним вход был строго воспрещен.
Как правило, проблем со взаимным существованием у «чистых» и «нечистых» не возникало. Мидовцы прекрасно сознавали, что помимо добывания вражеских секретов офицеры спецслужб присматривают и за ними, поэтому старались сохранять с «соседями» ровные отношения. Бывало и так, что разведчики, реализуя свои секретные операции, обращались за помощью к дипломатам или использовали их «втемную», особенно когда требовалось обвести вокруг пальца контрразведку противника.
Самый классический пример такого рода связан с вербовкой в Вашингтоне высокопоставленного сотрудника ЦРУ Олдрича Эймса. На первых порах для связи с Эймсом был задействован «чистый» дипломат, специалист по вопросам разоружения Сергей Чувахин. Секретность была такой, что не поставили в известность даже посла Добрынина.
Чувахин до последнего не ведал, что его визави является руководителем контрразведывательного подразделения ЦРУ, он считал, что встречается и общается с таким же специалистом по вопросам разоружения, и понятия не имел о том, что в передаваемых им американцу пакетах находятся крупные долларовые суммы — гонорар за сверхсекретную информацию, которую Эймс через тайники регулярно сгружал «ближним соседям». Истину Чувахин узнал лишь после разоблачения и ареста Эймса в 1994 году.
Главный вербовщик американца полковник ПГУ Виктор Черкашин в своих воспоминаниях утверждает, что, узнав о своей роли в этой тайной операции, дипломат впал в ярость, он понял, какому риску подвергался, передавая деньги самому ценному агенту Москвы за всю эпоху холодной войны. Разумеется, в случае провала Эймса не поздоровилось бы и Чувахину[374].
А сколько еще было других подобных историй, о которых мы никогда не узнаем. Считалось, что и дипломаты, и разведчики делали одно дело, а именно: отстаивали интересы своего государства.
374