Другой академик, директор Института США и Канады Георгий Арбатов, много лет ходивший у Андропова в советниках (скорее, не по должности, а по обоюдным симпатиям), примерно тогда же написал Юрию Владимировичу записку, где выражал недоумение теми запретами, которые касались столичных театральных постановок, странными назначениями в ряде издательств и редакций (на руководящие посты приходили люди явно консервативных убеждений), а также попытками вернуть в лоно сталинского догматизма экономическую науку.
И как же Андропов отреагировал на это послание? Он грубо одернул своего многолетнего консультанта, дескать, не лезь не в свое дело, и надолго прекратил с ним всякие отно-шения.
Так или иначе, а та беспрецедентная атака на ИМЭМО кончилась тем, что в августе 1982 года директор института Николай Николаевич Иноземцев, фронтовик, ученый, член ЦК, скоропостижно скончался, не выдержав оскорбительных проверок, прямых угроз, репрессий в отношении своих подчиненных. Исполняющим обязанности директора был назначен его заместитель Владлен Аркадьевич Мартынов.
Академик Георгий Арбатов. [ТАСС]
Но даже и это не остановило комиссию по проверке деятельности Института мировой экономики и международных отношений. По ее результатам горком назначил партсобрание, которое грозило стать заключительным актом этого трагического спектакля, а по сути, означало бы окончательный разгром «гнезда ревизионистов».
Узнав о готовящемся партсобрании, Арбатов, как он рассказывает в своей книге, посовещался с Бовиным, и они вдвоем решили просить помощи у Брежнева. Генеральный секретарь был уже очень плох, жить ему оставалось два месяца, однако иногда он приезжал на ту цековскую дачу, где консультанты и помощники генсека готовили материалы к очередному пленуму. Там-то и состоялся разговор, в ходе которого Арбатов с Бовиным открыли глаза Леониду Ильичу на те безобразия, что ускорили смерть Иноземцева и продолжаются до сих пор, грозя уничтожить «мозговой центр» партии.
Выслушав их, Брежнев спросил:
— Кому звонить?
— Гришину, — ответили оба[131].
Генсек набрал номер телефона, имевшего громкую связь, поэтому разговор стал общим достоянием. Спросил у первого секретаря МГК КПСС, что за комиссию он там возглавляет и что за собрание планируется провести в ИМЭМО. Виктор Васильевич мгновенно сориентировался:
— Леонид Ильич, я первый раз слышу об этой комиссии, — сказал он своим глуховатым голосом. — И о партсобрании тоже ничего не знаю.
— Ну и хорошо, — примирительно ответил Брежнев. — Ты там все проверь, а мне потом доложишь. Николай Николаевич Иноземцев был верным ленинцем, много доброго сделал для нашей партии и нашего Советского государства, надо хранить память о нем.
— Не волнуйтесь, все сделаем, Леонид Ильич, — угодливо заверил первый секретарь МГК.
После этого гонения на академический институт стали затихать. В апреле 1983 года амнистировали Андрея Фадина и Павла Кудюкина. В конце мая того же года директором был назначен А. Н. Яковлев.
Ясно, что этому назначению тоже сопутствовала своя непростая история. Должность директора ИМЭМО открывала любому человеку путь к вершинам власти, он становился членом ЦК, депутатом, входил в руководящие органы Академии наук. Поэтому за открывшуюся вакансию развернулась нешуточная борьба.
Г. А. Арбатов вспоминает, что еще в октябре 1982 года он напросился на прием к Андропову, «чтобы обсудить вопрос о преемнике недавно умершего Иноземцева»[132].
Подробностей состоявшегося разговора Арбатов не раскрывает, но, можно предполагать, давно поднаторевший в номенклатурных делах Георгий Аркадьевич намекал секретарю ЦК на то, что он бы и сам справился с обязанностями директора такого солидного учреждения. Хотя в последующем Арбатов утверждал, что он тогда хлопотал за Яковлева. (С трудом в это верится — хотя бы потому, что Яковлев точно не ходил в друзьях у Арбатова и отзывался об академике довольно пренебрежительно.)
Были и другие варианты.
Почти десять месяцев в ЦК КПСС и Президиуме АН СССР решался вопрос о преемнике Иноземцева. Возможно, все это время там велась закулисная борьба влияний и кандидатов на этот престижный пост. У Президиума Академии наук, судя по всему, были свои кандидатуры, у отдела науки ЦК КПСС могли быть свои. Но окончательное право утверждения на номенклатурную должность директора ИМЭМО оставалось за Секретариатом и Политбюро. К маю 1983 г. из всех кандидатов остался один — Владлен Аркадьевич Мартынов, и. о. директора ИМЭМО. Мартынова поддержали и в Президиуме АН СССР, и в отделе науки ЦК КПСС. В результате именно он и был рекомендован на утверждение Секретариата ЦК КПСС[133].