И вдруг, совершенно неожиданно для всех, возникает кандидатура А. Н. Яковлева, и высшие цековские инстанции утверждают именно его.
Но так ли уж неожиданно?
Николай Алексеевич Косолапов тогда был старшим научным сотрудником этого института, и он хорошо помнит, как там гадали: кто же придет на смену Иноземцеву? Вот фрагмент моего разговора с ним:
— Драка за директорское место разгорелась нешуточная, причем участвовали в ней и люди малоприятные. Но наши самые умные аналитики вычислили заранее, что возглавит ИМЭМО, скорее всего, Яковлев. Он еще работал послом, а у нас уже предполагали, что именно Александр Николаевич придет к нам на должность директора.
Он не казался для нас чужаком, потому что еще до своего отъезда в Канаду был достаточно известен в научной среде.
— Во-первых, скажите, отчего в числе кандидатов были люди «малоприятные»? А во-вторых, объясните, как это вам удалось вычислить именно Яковлева?
— Институт был бельмом на глазу, он раздражал очень многих, его элементарно хотели разгромить, сделать с ним примерно то же самое, что сделали с Институтом социологии. Мы этого боялись. Что касается второго вопроса, то исходили из следующего. Яковлев отбыл послом два срока, его явно пора было менять. По своему прошлому он подходил под то, чем занимается институт. Высокий партийный статус. Опыт международной работы. Докторская степень. Среди прочих других наши «предсказатели» его имя называли первым.
А вычислил его сначала ныне покойный Владимир Израилевич Гантман, руководивший сектором теории и прогнозирования международных отношений (иногда его называли сектором ситуационного анализа). Я тоже работал в этом секторе. Вторым человеком, угадавшим Яковлева, был Олег Николаевич Быков, тогда заместитель директора института.
Кстати, выбор-то был невелик, не так много людей соответствовало тем требованиям, которые предъявлялись к должности руководителя ИМЭМО[134].
По словам Николая Косолапова, который спустя три года станет помощником Александра Николаевича в ЦК, появившись на Профсоюзной улице, Яковлев не стал устраивать там никаких революций. Единственное, что он сделал, познакомившись со структурой института, так это преобразовал ряд отделов в исследовательские центры и ликвидировал тот самый «военный» отдел. Это встретило понимание старожилов, а созданные тогда центры, кстати, существуют в ИМЭМО по сию пору.
«По сравнению с Иноземцевым, конечно, был контраст, — сказал мне о новом директоре Косолапов. — Но контраст скорее стилистический, чем содержательный»[135].
Александр Николаевич на первых же встречах с коллективом дал понять, что намерен сохранить все лучшие традиции, накопленные здесь за предшествующие годы, сберечь атмосферу творческого поиска, свободной мысли. Да и коллектив, кажется, был доволен. С появлением нового директора ученые связывали конец смутных времен, возвращение к нормальной работе. Все знали, что кандидатуру Александра Николаевича внес для утверждения на Секретариате второй человек в ЦК — Михаил Сергеевич Горбачев. А это значит, что у нового директора есть кредит доверия, этот нас в обиду не даст.
Он и не давал, хотя на первых порах, как бы по инерции, горком партии еще пытался отучать докторов наук от «ревизионизма».
Сам Александр Николаевич считал, что за этим стоит лично Виктор Васильевич Гришин. Он якобы еще до Канады приглашал Яковлева на должность второго секретаря МГК, да тот отказался, и вот сейчас Гришин ему мстит.
Однажды горком взялся проверять поступивший «сигнал» о выступлении в ИМЭМО артиста Геннадия Хазанова. По мнению бдительных стукачей, тот позволял себе слишком прозрачные намеки на имеющиеся недостатки, его монологи выходили за принятые рамки, а коли так, то надо обратить внимание на это парткома института, самого же артиста лишить возможности выступать перед столичной аудиторией. Чтобы выручить Хазанова, Яковлеву пришлось обращаться по старой дружбе к помощнику П. Н. Демичева, который ныне занимал пост министра культуры.
Много усилий от него потребовалось, чтобы вернуть доброе имя тем сотрудникам института, которые стали жертвами гришинской комиссии, получили незаслуженные взыскания, подверглись самым разным запретам, в том числе — на выезды в заграничные командировки. Александр Николаевич попросил партком пересмотреть дела ученых, исключенных из партии, получивших выговоры, ставших «невыездными». Конечно, это тут же стало известно горкому партии.