Он не лез в первые ряды, но и понукать собой никому не давал. Его безразличие к исканию жалких выгод, с одной стороны, и готовность дать отпор любому посягательству на личность быстро оценили. И хотя в общие разговоры он особенно не втягивался, но в стороне тоже не оставался, подавая время от времени ироничные реплики или провоцируя различные хохмы. Да, он снова начал шутить. Без тени улыбки, с самым серьёзным видом, но так, что публика покатывалась со смеху. Особенно нравились шутки, в которых грубость физиологических метафор сочеталась с остротой социальных наблюдений и обобщений. Двусмысленность всегда была в цене. Балаган искони люб простому человеку.
На двадцать третий день прибыли на станцию Лазо. Приморский край. Дальше ехать некуда. До китайской границы — рукой подать. В гарнизон, который располагался в посёлке Себучары (в настоящее время — Кольцевой), предстояло идти пешим строем шесть километров. Здесь квартировал 98-й кавалерийский полк 31-й кавалерийской дивизии Особой краснознамённой дальневосточной армии.
По данным на 1 ноября 1940 года, в состав 31-й кавалерийской дивизии входили 12, 29, 98 и 151-й кавалерийский и 45-й танковый полки, отдельный конноартиллерийский дивизион, отдельный сапёрный эскадрон и отдельный эскадрон связи. При штатном расписании 7600 человек дивизия насчитывала 5820 человек личного состава, в том числе — 561 начальствующего, 998 младшего начальствующего, 4261 рядового состава. Дивизия располагала 4572 лошадьми, в числе которых было 3498 строевых, 703 артиллерийских, 371 обозная. На учёте состояло 266 автомашин, из них — 12 легковых, 139 грузовых, 115 специальных, 63 танка Т-26 и 4 бронеавтомобиля. Вооружение — 4022 винтовки и карабина, 142 ручных пулемёта, 22 станковых пулемёта, 24 зенитных пулемёта, двенадцать 45-мм пушек, шестнадцать 76-мм зенитных пушек, двенадцать 76-мм пушек, восемь 122-мм гаубиц[34].
Новоприбывшие представляли собой жалкий вид. Измученные длительной дорогой, в обтрёпанных штатских костюмах, отощавшие, полубольные они никак не походили на доблестных защитников отечества. «Песню запевай!» — бодро скомандовал старшина, но то, что раздалось в ответ, было столь жалобно и жалко, что он, грязно и изобильно выругавшись, приказал «заткнуть глотки». На дворе уже установилась зима. Пока добрались до части, многие отморозили себе руки, ноги, носы, уши, щёки.
На время карантина новобранцев разместили в здании клуба. Две недели жили по-походному. Спали на полу, на соломе, не раздеваясь. На улицу выбирались только по нужде. Еду доставляли в вёдрах и раскладывали по котелкам, которые потом чистили снегом. Понемногу они приходили в себя. Начались политзанятия, которые вносили долю развлечения, в первую очередь обилием ошибок и глупостей, которые допускал малограмотный политрук. Наконец приняли присягу. Их перевели в казармы, выдали зимнее обмундирование, распределили лошадей.
«О Боже, что это было! — саркастически будет рассказывать о тех днях автобиографический персонаж романа „В преддверии рая“. — Середина двадцатого века, на носу „война моторов“, а тут такая дикость, по сравнению с которой гусары времён войны с Наполеоном — верх цивилизации. Посмотрел бы ты на нас тогда! Тощие, обмундирование висит, как на огородных чучелах, шейки тоненькие, глаза сверкают от голода, а морды посинели от холода. А лошади! Маленькие, пузатые, волосатые. И ужасно старые. И нас они глубоко презирали, как старые служаки презирают новобранцев»[35].
Своего коня по прозвищу Зарубежный Зиновьев вспоминал и годы спустя: «Это был конь монгольской породы, маленький, с очень длинной шерстью. Он обладал одной особенностью: никогда не ходил шагом, а вечно бежал мелкой трусцой. Меня при этом трясло так, что все внутренности выворачивались наружу, галифе протирались до дыр и вылезали из сапог, обнажая коленки. Это был добрый по натуре конь, и мы привязались друг к другу, но изменить свой способ передвижения он не мог, как я ни пытался приучить его ходить нормально. Я ему благодарен за то, что после него мне уже никакая служба не была страшна»[36].
По крестьянской привычке и по врождённой добросовестности он старательно ухаживал за Зарубежным, хотя в целом в полку, как, впрочем, и во всей дивизии, дела по этой части обстояли неважно. Проведённая с 17 по 22 февраля 1941 года выводка конского состава свидетельствовала о низком уровне его содержания. Приказ командира дивизии констатировал: «Из итогов выводки видно, что упитанность конского состава очень низкая. Во всех частях до сего времени не ликвидирована худоконица. Высокий процент конского состава с удовлетворительной упитанностью. Процент лошадей с хорошей упитанностью всё время снижается, в особенности в кав. полках. Снижение упитанности конского состава можно объяснить ничем иным, как низкой требовательностью командиров частей и начальствующего состава. Чистка конского состава во всех частях неудовлетворительная. Как правило, недочищаются конечности, живот, грива, хвост и половые органы. На туалет лошадей вообще обращается мало внимания. <…> Также нетерпимым является высокий процент запущенной и технически неправильной ковки конского состава»[37]. В частности, в 98-м кавалерийскому полку, в котором служил Зиновьев, только 52,2 % лошадей имели хорошую упитанность, хорошо подковано было 61,2 %, положительную оценку за чистку и туалет получили лишь 13,7 % и 18,6 %.