— Заходи, хлопец, примерять обнову!
С тех пор пленный разбойник стал жить в кузнице. Днём работал помощником кузнеца, на ночь на него надевали цепь с ошейником. Ужинал той же похлёбкой, что готовили свиньям и ложился спать на лавку возле тёплой печи. Утром вставал, отодвигал лавку и приступал к работе. Примерно три-четыре раза в неделю новый старший гридень заставлял его работать «болваном». Алекша не дерзил, соглашался. Надевал сразу два доспеха, кожаный и железный, который сам сделал из остатков ненужного железа и выходил на задний двор, где гридни готовились до боя. Дрался Алекша жестоко. Лупил гридней от всей души, не жалея дубовых палок и их доспехов, которые сам же и ремонтировал потом. Гридни злились, пытались несколько раз подстеречь, но всё попытки избить его окончились ничем — проклятый разбойник никогда не расставался с тяжёлой дубиной и самодельным панцирем. Пробовали жаловаться Кремню — бесполезно. Кремень только посмеивался в чёрную бороду, согласно кивал. Наоборот, приказал старшему гридню чаще устраивать учебные бои с пленным разбойником, что б стража, а гридни в основном несли сторожевую службу, не толстела на боярских харчах, а набиралась боевого опыта в сражениях с настоящим разбойником. Конечно, и Алекше доставалось по первое число. Приходилось и ему вправлять по ночам выбитые суставы, зашивать раны. Очень пригодилось умение варить лечебные снадобья, потому часто вспоминал лесную колдунью добрым словом, а траву для лечебных зелий принесли дворовые девки. Молодой разбойник выглядел куда привлекательнее в глазах женской половины, чём кисло-пресные стражники и дворовые холопы. А когда изготовленный Алекшей отвар избавил хозяйскую дочку от прыщей, чуть ли не красавицей сделал, даже Кремень стал относиться к нему добрее, а бабьё так и вовсе было готово на любые услуги.
… к середине января, когда лютый мороз становится абсолютным властелином Руси, когда вороны, посмевшие взлететь над заснежёнными полями, замерзают налёту и падают на стылую землю ледяным комком, боярские гридни взбунтовались. Наотрез отказались биться один на один с «бешеным болваном» — именно так гридни прозвали между собой Алекшу. Старший гридень беспомощно разводил руками — ни уговоры, ни угрозы уже не действовали. На обильных свиных харчах полонённый лиходей обрёл прямо таки кабанью силу. Частые драки ни на жизнь а на смерть с ненавидящими гриднями превратили его — не гридней! — в настоящего бойца и теперь всякий бой заканчивался победой разбойника. Кремень молча выслушал жалобу старшего гридня, долго барабанил корявыми сильными пальцами по столу, шумно дышал в бороду. Когда повернулся к старшему гридню, на боярском лице было написано крупными буквами — гнать надобно тебя, старший, вместе со всеми твоими гриденятами, однако вслух сказал так:
— Лады, тогда один к трём. А ежели и так не пойдёт, опять жалобиться станут, то я тебя на цепь посажу. Вместо разбойника и лиходея.
Охраняющие вход в боярские покои стражники видели, как старший гридень выполз из горницы задом наперёд и долго пятился, будто испуганный рак, пока не оступился на лестнице. Грохнуло, стальной шлем с кастрюльным шумом поскакал по ступенькам, а сверкающий панцирь, которым так гордился старший гридень, подло заскользил вниз, к выходу, весёлым звоном оповещая всех — вот как мой хозяин летит, быстрее всех!
Весна в том году наступила, как разбойничий набег — вдруг и сразу. Ещё утром холод властно рисовал узоры на дорогом оконном стекле, от его тяжёлой поступи трещали деревья, озёра прикинулись ледяными черепахами и тихо-тихо сидели под прозрачными панцирями, а к полудню солнце как очнулось — принялось торопливо рубить жёлтыми мечами лучей снежное покрывало земли. Наглые сугробы, толстые и важные, словно боярские животы, в одночасье заскромничали, стали прямо на глаза худеть, сморщиваться. Старые корявые сучья, сброшенные деревьями прошлым лётом, выперли наружу, как рёбра на тощей корове. Жестокий тиран — мороз тихо убрался восвояси, на вершины далёких гор, свесил оттуда толстые щупальца ледников и затих, с неодобрением наблюдая за беспорядком наступающей вёсны. На смену строгой твёрдости льда пришло тихое коварство воды. По-змеиному бесшумная и холодная, она проникла во всё щели, заполнила ямы, погреба, забралась под умирающий снег и терпеливо ждала, когда беспечный путник наступит, провалится и тогда наброситься, дабы промочить растяпу до костей. К концу недели снег окончательно исчез со двора. Теперь от забора до забора привольно раскинулось море толстой чёрной грязи. Холопы набросали валежин, чтоб можно было ходить, не пачкаясь, но сделали это кое-как, лишь бы было. Мокрое дерево к утру леденело, становилось скользким. Теперь любимым развлечением дворни стало наблюдать, как мужики и бабы ходят по валежинам, поминутно оступаясь в грязь. Особый восторг вызывало падение женской части дворовых. Мужичьё просто заходилось от хохота, когда какая нибудь баба соскальзывала и валилась в грязь, высоко задирая ноги, при этом особым успехом пользовались толстые, дебелые бабищи пудов эдак под семьдесят.