Александру не утешали такие слова мужа, и она все же решила повести борьбу против этой необъяснимой для нее антипатии со стороны двора.
* * *
С приходом весны Нева постепенно освобождалась ото льда. Большие ледяные глыбы отрывались от берегов, и плыли по течению реки, проплывая под мостами, словно стеклянные лодки. Александра писала своей сестре, принцессе Баттенбергской: «Полгода как мы уже женаты. Николай и представить себе не может, какой счастливой он сделал меня, да и сама я себе этого до конца не представляю… Ах, если бы мы с ним только были одни, далеко от других, от всех забот…»
Когда молодая царица говорит о заботах, то, несомненно, подразумевает, прежде всего, свою свекровь, которая поистине обладала даром делать ее жизнь невыносимой. Тем не менее Николай с удивительной тактичностью и ловкостью лавировал между двумя государынями, чтобы ни одно облачко не бросило тень на его такую безмятежную семейную жизнь. Но все равно со временем обстановка накалялась.
Озлобленная своими неудачными попытками с помощью интриг разделить супругов, Мария Федоровна решила, наконец, уехать на родину, в Копенгаген, чтобы там побыть какое-то время в лоне своей семьи. Эту новость Александра восприняла со вздохом облегчения. Теперь, казалось, дни стали куда светлее и даже длиннее. А мысль о том, что скоро они с мужем останутся вдвоем во дворце, укрепляла ее терпение.
Хорошая весть, как и плохая, никогда не приходит одна, и вот однажды утром, после обычного утреннего визита к ней ее врача, Александра узнала, что беременна. Светлая радость отразилась на ее бледном, печальном лице. Она тут же сообщила о своем счастливом открытии мужу, — молодой император радовался куда более будущей матери.
— Видишь, любовь моя… у нас будет сын… не может быть никакого в этом сомнения… Мои тетки, которые советуются по всем важным. вопросам с духами и звездами, мне это твердо пообещали… Он будет таким же красивым, как ты, таким же обаятельным, и у него будет, точно как и у тебя, великолепное, восхитительное сердце…
Она упала ему на колени, он, аккуратно подняв ее на руки, отнес на шезлонг, обитый горностаем. Она обвила его шею руками. Отсюда, с террасы, было отлично видно все необъятное небо над Санкт-Петербургом, особенно когда ярко светило солнце.
Можно ли себе представить более счастливую супружескую пару?
— Может, поедем за город, там ты гораздо лучше отдохнешь, — предложил ей царь.
Его слова лишь усилили в ней нежность к нему, и она, бросив на него долгий, проникновенный, любовный взгляд, сказала:
— Ники, мой дорогой. Ты — моя любовь. Ты ведь не так часто бываешь рядом со мной, поэтому я хочу остаться здесь.
— Может, мы ускорим наш отъезд в Петергоф?
Царь не ответил. Он не знал, когда он сможет покинуть столицу, даже для поездки в ее предместье. Вдруг он сделал ей другое предложение:
— Почему бы тебе не пригласить к себе свою тетю Эллу, — она составит тебе компанию. Она такая спокойная, такая услужливая, и вы вместе сможете решить, какой вам нужен отдых и где, в каком месте…
Александре такая идея очень понравилась, и она тут же отправила телеграмму сестре. Ее ответ из Никольского не заставил себя долго ждать, — на следующий день она сообщала о своем выезде из Москвы.
Тем временем Николай отдавал распоряжения поскорее приготовить для них Александровский дворец в Царском Селе, который когда-то там возвела великая княгиня Екатерина.
Они с мужем часами обсуждали обстановку их собственного первого дома, где никто не мог бы неожиданно появиться, без их на то разрешения. Когда Александра стала представлять, как она проведет первую ночь в своем доме, ей показалось, что у нее за спиной выросли крылья…
Великая княгиня Елизавета приехала к ней в мае месяце. Она вместе с родителями так радовалась будущему ребенку, наследнику престола. Сестры жили в уединенной обстановке, занимались музыкой, вышиванием, читали по-французски, старательно рисовали акварельки, катались по парку в своем экипаже. Дни летели один за другим с удивительной быстротой.
Вдовствующая императрица постоянно сообщала о своей жизни на родине, царь часто писал матери, призывая ее порадоваться вместе с ним их светлой надежде на наследника: «ребеночек становится уже большим, он сучит ножками в животе Аликс и толкается, словно чертенок».
Мария Федоровна оставалась довольно сдержанной в своих ответах по поводу их будущего.
Когда наступило лето, Элла вернулась в Ильинское, где ее ждал великий князь Сергей Александрович, а императорская чета отправилась переждать летние горячие денечки в Петергоф. Морской свежий воздух был полезен им обоим. Они жили в маленьком, уютном, словно игрушка, домике прямо на пляже, свита была небольшой, а число слуг сокращено до минимального.
Вместе с тем, когда частная, семейная жизнь супружеской четы становилась с каждым днем все счастливее, новости о внутренней политике в стране становились все более серьезными, даже угрожающими, и Николаю в его новом положении царя приходилось на них реагировать. Этот пока еще не государь, а лишь его подмастерье, уже совершил несколько ошибок психологического порядка, хотя в доброте молодого царя, его чувстве справедливости, его великой верности своему народу никто не мог, вполне естественно, усомниться.
Несмотря на сильно затянувшийся период траура в силу всем хорошо известных печальных обстоятельств, новому императору не терпелось встретиться с представителями дворянства и членами многочисленных земств.
Во время одной из официальных аудиенций произошел неприятный инцидент. Если бы о нем умолчали, то оппозиция не получила бы в результате стольких причин для выражения своего недовольства и своей суровой критики властей. В двух словах дело обстояло таким образом: земство (орган местного самоуправления) Тульской губернии, известное своими либеральными тенденциями, направило свои соболезнования Николаю II. Некоторые официальные круги, ознакомившись с содержанием этого адреса, сочли его противоречащим самим принципам самодержавия. Тем не менее другие министры и более здравомыслящие люди не нашли в этом документе ничего крамольного или опасного. Иностранные политики увидели в нем первую предпринятую русским народом попытку донести до государя реальные нужды того народа, которым он управлял!
Но этот документ сильно не понравился министру внутренних дел, особенный гнев у него вызвал такой абзац: «Мы твердо верим, что Ваше Величество при Его царствовании станет признавать права как отдельных граждан, так и существующих народных представительств, к которым будут относиться с постоянным должным уважением…»
Министр счел необходимым обратить внимание государя на подобную дерзость (!), и молодой царь, еще находившийся в плену различных теорий отца, согласился с мнением своего высокопоставленного чиновника.
Легко поддаваясь чужому влиянию, Николай II заявил, что земству Тульской губернии следует преподать урок и чтобы все его члены были оповещены и проинформированы о недовольстве хозяина.
Если бы этому не столь значительному инциденту не придали столько публичности, то популярность царя ни в какой мере не пострадала бы, — но вероятно, чья-то опытная ловкая рука в императорском дворце уже передвигала пешки на доске, чтобы приблизить падение царской династии. Многие историки, занимающиеся Россией XX века, видят в этом злосчастном адресе земства Тульской губернии прелюдию к той трагедии, которая приведет к падению дома Романовых и окончанию их самодержавной власти в стране…
У мелких причин — большие последствия, — говорится в пословице. На официальном приеме в Санкт-Петербурге, устроенном в честь делегатов губернских народных представительств, собравшихся в столице для поздравлений новой императорской супружеской четы, Николай, воспользовавшись представленной ему возможностью, решил свалить всю вину на свой народ. В его речи особых угроз не содержалось, но он произнес ее с такой яростью, что во всех кругах ее стали комментировать с большим разочарованием. Речь его заканчивалась такими словами: «Я хочу, чтобы все знали, что я буду предпринимать все свои усилия, чтобы во благо всего народа сохранять и впредь принцип абсолютного самодержавия, сохранять столь же твердо и энергично, как это делал мой отец, об уходе которого все мы так скорбим…»