В королевском очаге потрескивали поленья. По стеклам без устали барабанил дождь. Гнетущая напряженность разливалась по гостиной с ее тяжелыми шторами на окнах и дверях, с диванчиками с россыпью подушечек на них; в темных углах, заставленных стульями, в чехлах из ткани, маленькими столиками и книжными полками, где, казалось, маячили чьи-то силуэты.
Александра не смела нарушить молчание старухи. Она с ласковой нежностью, доверчиво глядела на огонь. Ей всегда нравилось смотреть на пылающее пламя. Она теперь сама чувствовала огонь жизни со всеми ее амбициями, ревностью, плотской неутоленностью Николая, который своими ласками шедро осыпал ее мягкое молодое тело, в котором должен зародиться плод.
Казалось, что обе женщины, — и бабушка и внучка, — каждая мечтала о своем. Они, видимо, не сговариваясь, подумали в эту минуту об одном, потому что Александра, воспользовавшись мгновением разрядки, тихо сказала:
— Если бы вы, Ваше величество, только знали, с каким ужасным нетерпением ожидаю я появления наследника…
— Это должно волновать вас обоих, — продолжала королева. — Только так, дитя мое, ты одержишь свою победу, и твоя свекровь первой склонит голову перед таким твоим триумфом. Кто же осмелится с этого момента критиковать тебя, тебе перечить? Тебе — обеспечить наследие династии, и у тебя будут потом полные полномочия…
Александра опустилась на колени перед королевой.
— Ах, я молю об этом Бога каждый день…
— Я знаю, дитя мое, уверена, что ты подаришь такую радость, такую отцовскую гордость своему мужу. У вас будет много детей, вы для этого с ним созданы…
— А если будут одни дочери?
— Нужно будет поступить так, как мы в Англии… Но пока не отчаивайся! Всегда помни: станешь сомневаться в себе — не отгонишь от себя злую волшебницу… К тому же у тебя будет сын, это записано в моем предсмертном дневнике…
Королева лукаво хихикнула и уже более серьезным тоном добавила:
— Знаешь, я уже начала свой предсмертный дневник, — я не могу долго ждать…
* * *
Со времени подписания «Сердечного согласия» ни один царь не посещал Францию. Когда Николай II через посла Моренгейма сообщил, что он прибудет с официальным визитом во Францию и будет гостем президента Республики, вся страна радовалась такому доброму известию.
Уже Александр III, главный архитектор союза с Францией, планировал такую поездку, а когда его к этому подталкивал Николай, торопил с визитом, император отвечал ему:
— Посмотрим… Нужно еще немного подождать… мой союзнический проект еще должен отстояться… мы туда поедем вместе с твоей матерью.
Но, к сожалению, царь умер и не смог осуществить свой проект, и теперь Николай делал все ради его успеха.
…Попрощавшись с королевой Викторией на крыльце ее шотландского замка, получив от нее благословения, молодая императорская супружеская чета отправилась в Портсмут, чтобы оттуда выехать во Францию.
Часть русского общества подвергала суровой критике этот официальный визит, считая, что первые шаги новый царь должен предпринимать в другом направлении, а не посвящать их встречам с президентом Республики, который в любом случае никогда не будет ему ровней, потому что его образ правления в корне противоречил царскому.
Французская печать, напротив, с восторгом подхватила эту идею. Все ежедневные газеты сообщали о предстоящем визите императорской четы, словно о каком-то чуде. Заканчивался сентябрь. Листва на знаменитых парижских каштанах опала, и теперь их украсили тяжеловесными искусственными цветами.
В Европе такой визит сулил какие-то торжественные, грандиозные перемены.
Разве для французских политиков не самый лучший путь к реваншу в отношении Германии — заключение военного союза с Россией? Не самый ли это эффективный способ отмщения за унижение, которому подверглась их страна в 1871 году? Самая видная в старом мире Республика объединялась с самодержавной, абсолютистской империей в Европе, чтобы таким образом продемонстрировать всем свое могущество и внушить всем страх. Утрата Эльзаса и Лотарингии оставила в сердце каждого француза кровоточащую рану. Растущая сила армии кайзера вызывала большую тревогу у французских военачальников. Поэтому Франция не только требовала объединения своих интересов с интересами русского государства, но и намеревалась предоставить ему неограниченный кредит, в котором нуждался Александр III для реорганизации армии, усиления своего оборонительного потенциала и строительства сети железных дорог, благодаря которым Россия могла бы усилить свое присутствие на Западе.
К этому времени относятся первые русские займы на французской бирже в период с 1888—89 гг. под небольшие проценты. В своих мемуарах Раймон Пуанкаре, президент Франции во время Первой мировой войны, в 1914 года писал: «Те из нас, кто были свидетелями событий 1894 года, не смогут забыть того особого чувства, того потрясающего впечатления, которое произвело на нас сердечное миролюбие Александра III».
Николай намеревался воспользоваться такой благоприятной для него обстановкой.
В книгах записей о рождениях как в парижских префектурах, так и в мэриях провинциальных городов, все чаще стали появляться странные для французского уха русские имена, — Иван, Сергей, Ольга! И их становилось все больше!
Национальная полиция повсюду установила свои посты наблюдения. Терроризм существовал уже в ту эпоху, все остерегались анархистов, революционеров, немецких шпионов и просто «нигилистов», чтобы те не устроили покушения на жизнь царя.
По всему маршруту следования царского кортежа на каждой сотне метров стояло по пяти полицейских. Французский флот в праздничном убранстве барражировал посередине пролива Ла-Манш, чтобы принять с большими военными почестями с музыкой оркестров на борт императорскую чету, после того, как английский корабль с ней войдет во французские территориальные воды.
Александра, сильно успокоенная нежным к себе отношением такой заботливой бабушки-королевы, с радостью предвкушала свое пребывание во Франции. Впервые, после отъезда императрицы Евгении, которая тайно покидала Тюильри, возле него раздавались давно забытые крики «Да здравствует император! Да здравствует императрица!»
Как только императорская чета появилась на разукрашенных в их честь парижских улицах, там повсюду вспыхивали громкие овации.
Когда их карета выехала на Большие бульвары, то восторженные крики французов уже не прекращались ни на минуту, Взволнованный царь улыбался и всех радушно приветствовал. Императрица была так довольна тем, что хоть в этот день она не слышит злобной критики в свой адрес, — одни лишь громкие, многократно повторяемые здравицы в ее честь доносились до ее ушей, и она краснела, словно ей было из-за этого стыдно.
В другой карете с кормилицей ехала маленькая Ольга, и парижане к обычным здравицам добавляли еще и озорную — «Да здравствует малютка! Да здравствует великая ккяжна!» и даже «Да здравствует нянька!», и когда та поняла, что это толпа приветствует ее, няньку, то на повороте на улицу Ришелье она встала в карете и принялась посылать воздушные поцелуи толпе, вызывая хохот у стоявших в первых рядах!
Александра вдруг заметила своему мужу:
— Как, однако, все здесь не похоже на день нашего коронования!
Николай недовольно нахмурил брови. Сердце у него заколотилось в груди. Сильное волнение охватило его…
— Дорогая, Солнышко мое, нет пророка в своем Отечестве.
Александре его ответ не понравился. Она сказала ему:
— Ники, наша страна нас любит. Наша семья меня ненавидит. Доброхоты наговорили им о якобы прохладном отношении к нам со стороны наших подданных…
Она замолчала. Для чего предаваться горьким размышлениям? Не лучше ли упиваться вот этими восхитительными первыми часами их первого появления во французской столице?
С первого вечера их ждали утомительные приемы.
Сейчас царь вспоминал об одном казусе. Его перед отъездом предупредили, что на официальном обеде в Елисейском дворце у президента Франции он должен присутствовать в черном фраке. Но такого костюма не было в его довольно впечатляющем гардеробе, где висели его военные мундиры, дворцовые одеяния, усеянные драгоценными камнями, домашние халаты, в которых он был похож на святого на иконе. Когда в последнюю минуту его главный камердинер узнал о том, что такой вечерний костюм необходим его хозяину, то тут же отправил адъютанта к придворному портному, которому и был заказан фрак. Портной, который до этого не имел дела с подобными выходными вечерними нарядами, оказался в затруднительном положении. На следующий день он отправил своего лучшего закройщика прямо в Париж, чтобы там тот собственными глазами посмотрел на последние образцы этих злосчастных фраков. Закройщик три дня изучал эти туалеты в городе всемирной моды. После его возвращения портной сшил то, что от него требовалось, и фрак обошелся царю в семьсот рублей, — сто — материал и работа, а шестьсот — расходы на пребывание в Париже закройщика!